– Помолвку с Мэри Клибборн я расторг с тяжелым сердцем. Но по-моему, это честный поступок, ибо я уже не люблю ее. И не могу представить себе ничего более ужасного, чем брак без любви.
– Конечно, хорошего в этом мало, но прежде всего надо сдержать данное слово.
– Нет, – ответил Джеймс, – это предрассудок. Есть многое, что гораздо важнее.
Полковник Парсонс более не мог прикидываться, что увлечен игрой.
– Ты знаешь, что у Мэри разбито сердце? – тихо спросил он.
– Боюсь, она очень страдает. Но не знаю, как ей помочь.
– Предоставь это мне, Ричмонд, – нетерпеливо вмешался майор. – Ты только все испортишь.
Но полковник Парсонс словно не слышал его.
– Мэри с таким нетерпением ждала этой свадьбы. Дома она очень несчастна, поэтому надеялась и утешалась только тем, что ты приедешь и заберешь ее оттуда.
– Я этим занимаюсь или ты, Ричмонд? Я светский человек.
– Если бы я женился на женщине, безразличной мне, потому что она богата, вы имели бы право сказать, что я опозорил себя. И в укор мне следовало бы поставить не ее богатство, а отсутствие у меня любви.
– Это не одно и то же, – возразил майор Форсайт. – Ты дал слово и не сдержал его.
– Я пообещал сделать то, над чем не властен. Совсем мальчишкой, до того как повидал мир, до того как познакомился хоть с одной женщиной, кроме моей матери, я пообещал Мэри Клибборн любить ее всю жизнь. Вы поступили жестоко, позволив мне обручиться с ней! Вы обвиняете меня. А не думаете ли вы, что часть вины лежит и на вас?
– Что мы могли сделать?
– Почему не посоветовали мне не спешить? Почему не сказали, что я слишком молод для помолвки?
– Мы думали, что, обручившись, ты остепенишься.
– Но молодой человек не хочет остепеняться. Ему надо увидеть жизнь и изведать все, что она может предложить ему. Это жестоко – заковывать меня в кандалы до того, как я увидел хоть что-то достойное! Разве можно считать добродетелью то, что не подвергалось искушению?
– Не понимаю тебя, Джейми! – грустно призналась миссис Парсонс. – Ты говоришь совсем не так, как прежде, в юности.
– Вы ожидали, что я на всю жизнь останусь ребенком? Вы никогда не давали мне свободы. Ставили передо мной самые разнообразные барьеры. Вы посадили меня на поводок, и слава Богу, что я не заблудился, сорвавшись с него.
– Мы стремились вырастить тебя хорошим человеком и настоящим христианином.
– Если я не превратился в безнадежного ханжу, то лишь благодаря чуду.
– Джеймс, так нельзя говорить с матерью, – одернул его майор Форсайт.
– Ох, мама, извини. Я не хотел грубить тебе. Но мы должны поговорить откровенно. Слишком долго жили в тепличных условиях.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. Ты обручился с Мэри по своей воле. Мы тебя к этому не принуждали. Признаюсь, нас твое решение порадовало, мы думали, что для тебя нет ничего лучше, чем любовь добропорядочной, преданной английской девушки.
– Вы проявили бы больше доброты и мудрости, если бы запретили мне сделать это.
– Мы не могли идти наперекор твоим желаниям.
– Миссис Клибборн смогла.
– Ты ожидал, что мы пойдем у нее на поводу?
– Она оказалась единственной, кто проявил здравомыслие.
– Как ты изменился, Джейми!
– Я бы послушался вас, если бы вы сказали, что я слишком молод для помолвки. В конце концов, вы знали жизнь гораздо лучше, чем я. Я был еще ребенком. Вы поступили жестоко, позволив мне связать себя.
– Никогда не предполагала, что ты будешь так говорить с нами.
– Ах, это все давняя история, – весело вставил майор Форсайт. Он-то надеялся построить разговор легко, чуть ли не с шутками, как и полагалось светскому человеку. Но на него не обратили внимания.
– Мы хотели как лучше. Ты знаешь, твои интересы мы всегда ставили превыше всего.
Джеймс не ответил, потому что его ответ только усилил бы горечь. Они никогда не позволяли ему жить по своему разумению, прилагали все силы, чтобы он жил так, как они. Родители окружали Джеймса деспотической любовью, требуя, чтобы он разделял все их предрассудки. И, любя его, хотели, чтобы он всегда танцевал под их дудку: он – марионетка, они – дергающие за веревочки кукольники.
– Чего вы хотите от меня?
– Сдержи данное тобой слово, Джеймс, – ответил его отец.
– Я не могу, не могу! Не понимаю, как вы можете требовать, чтобы я женился на Мэри Клибборн, если я не люблю ее. Это представляется мне бесчестным.
– Ничуть не хуже брака по расчету, – заметил дядя Уильям. – Многие так женятся и совершенно счастливы.
– Я не могу, – повторил Джеймс. – Мне кажется, это та же проституция. Точно так же уличная шлюха продает свое тело любому, кто готов заплатить.
– Джеймс, помни, что здесь твоя мать.
– Ради Бога, давайте говорить прямо. Вы должны знать, какова жизнь. Нельзя закрывать глаза на все, что не соответствует жалким придуманным идеалам. Я должен или нарушить свое слово, или продать себя, как проститутка. Третьего не дано. Вы изо всех сил стараетесь отгородиться от реальной жизни. Как вы поймете, что происходит вокруг, если опираетесь на ложную мораль? Вы считаете, что тело непристойно и уродливо, что плоть позорна. О, вы не понимаете! Душа и тело едины, неразделимы. Душа – это тело, а тело – душа. Любовь – это дарованный Богом инстинкт воспроизведения рода. Вы думаете, что сексуальным влечением нужно пренебрегать, заменяя его сентиментальными бреднями – вульгарной риторикой дешевого романа. Если я женюсь на женщине, то для того, чтобы она стала матерью моих детей. Страсть – единственная причина для брака. Если ее нет – брак чудовищен и непристоен. Хуже, чем спаривание. Животные повинуются только инстинкту. Неужели вам не ясно, почему я не могу жениться на Мэри Клибборн?
– То, что ты называешь любовью, Джеймс, – ответил ему полковник Парсонс, – я называю похотью.
– Охотно верю.
– Любовь выше и чище.
– Я не знаю ничего более чистого, чем тело, ничего более высокого, чем божественные инстинкты природы.
– Но такая любовь недолговечна, дорогой мой, – мягко заметила миссис Парсонс. – Очень скоро она иссякает, и тогда ты ищешь в жене что-то другое. Дружбу и товарищество, поддержку, совместные радости и печали. При этом плотская любовь уходит бесследно.
– Возможно. Страсть возникает для выполнения задач природы и умирает, когда эти задачи достигнуты. Но мне представляется, что воспоминания о страсти должны остаться у мужа и жены как самая сильная и нежная связь между ними. Только они и останутся у них, когда дети – плоды любви вырастут и уйдут в мир, чтобы продолжить этот бесконечный круг.
