– Почему я должен жертвовать собой? – вопрошал он. – Моя жизнь так же дорога, как и их. Почему жертву всегда требуют от меня?
Но бунтовать не имело смысла, притязания Мэри имели основания, и ему оставалось лишь признать их. И все-таки Джеймсу требовалась передышка; только вдали от Примптона ему удастся восстановить душевное равновесие. Джеймс терпеть не мог Лондон, но полагал, что даже там ему будет лучше, чем в Примптоне, где каждое мгновение он находится в чудовищном напряжении.
Несколько минут он прогуливался по саду, чтобы немного успокоиться, а потом пошел к матери. Заговорил с ней непринужденным тоном. Надеялся, что голос его звучит спокойно.
– Отец говорит, что свадебное платье Мэри почти готово.
– Да, и чуть раньше, чем нужно. Но это хорошо. Не будет никаких сюрпризов.
– Я подумал, что и мне негоже идти к алтарю в лохмотьях. Пожалуй, съезжу в город на несколько дней и кое-что куплю себе.
– Это обязательно?
– Думаю, да. И у меня там есть дела.
– Хорошо, надеюсь, Мэри не будет возражать, если ты не задержишься. Но тебе нельзя переутомляться.
Глава 20
Вторая поездка в Лондон была более удачной. В первый же день Джеймс встретил давнего друга Баркера, адъютанта командира его полка в Индии. Баркер много рассказал Джеймсу об общих знакомых, они вместе пообедали, потом пошли в мюзик-холл. Настроение Джеймса заметно улучшилось и осталось таким же хорошим на следующий день. После полудня он читал газету, когда к нему подошел Баркер.
– Старина, забыл вчера сказать тебе. Ты же помнишь миссис Уоллес… Причард-Уоллес, так? Она в городе, и ей не терпится с тобой увидеться. Она говорит, что дважды написала тебе, но ты не откликнулся.
– Правда? Я думал, в городе никого нет.
– Она здесь. Забыл почему. Миссис Уоллес рассказала мне длинную историю, но я не слушал, зная, что по большей части это выдумки. Вероятно, у нее неприятности. Давай поедем к ней на чай. Что скажешь?
– Боюсь, не смогу, – краснея, ответил Джеймс. – У меня встреча в четыре часа.
– Да ладно тебе, поедем! Она такая же ослепительная, как и прежде. Клянусь Богом, ты должен увидеть ее в черном!
– В черном? О чем ты?
– Разве ты не знаешь? Ее мужа убили в начале войны… кажется, после Коленсо
[26].
– Боже мой! Я не знал. Не видел в газетах.
– Я тоже не знал, пока не вернулся домой… Давай пройдемся. Она ищет номер два, но ей нужен мужчина с деньгами, так что нам ничего не грозит!
Джеймс рассеянно поднялся, взял шляпу и пошел следом за приятелем, еще не придя в себя от слов Баркера, поразивших его, как удар грома… Миссис Причард-Уоллес была дома. Джеймс поднимался наверх, забыв все, кроме одного – женщина, которую он любил, свободна… свободна! Сердце у него так колотилось, что он едва дышал. Опасаясь выдать свое возбуждение, Джеймс прилагал неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках.
Миссис Причард-Уоллес удивленно вскрикнула, увидев Джеймса… Она не изменилась. Черное платье, модное, очень красивое, подчеркивало смуглость кожи и цвет волос. Джеймс, побледнев от страсти, пожиравшей его, с трудом говорил.
– Негодник! – вскричала она, и глаза ее сверкнули. – Я дважды написала вам – один раз, чтобы поздравить, второй, чтобы пригласить повидаться… а вы даже не удосужились ответить.
– Баркер только сегодня сказал, что вы писали. Прошу меня извинить.
– Ладно, я подумала, что вы не получили моих писем, потому и не ответили. Прощаю вас.
Индийские браслеты звенели на ее запястьях, шею украшала варварская цепь, так что даже в меблированных комнатах Лондона этой женщине удавалось сохранять восточный колорит. Двигалась она с кошачьей грацией, которая радовала глаз и пугала. Не составляло труда представить себе, что она – хищный зверь, принявший женское обличье. Джеймсу смутно вспомнились истории о печальной судьбе ее возлюбленных.
Втроем они поболтали об Индии, о войне. Миссис Причард-Уоллес пожаловалась на судьбу, которая обрекла ее на то, чтобы оставаться в городе, покинутом всеми умными людьми. Баркер рассказывал забавные истории. Джеймс, не зная, как вписаться в этот оживленный разговор, ограничивался короткими репликами, много смеялся, тогда как его душа пребывала в смятении. Наконец адъютант откланялся, и Джеймс остался наедине с миссис Причард-Уоллес.
– Хотите, чтобы я ушел? – спросил он. – Вы можете указать мне на дверь.
– Да, и надо бы… без колебаний, – ответила она и рассмеялась. – Но мне ужасно скучно, так что развлекайте меня.
Внезапно Джеймс понял, что после долгой разлуки между ними ничего не изменилось. Постоянно думая о миссис Причард-Уоллес, иногда помимо воли, а порой с радостью, ведя с ней нескончаемые разговоры, он чувствовал, что теперь знает ее гораздо лучше, чем прежде. Между ними существовала связь, пробежала искра, не позволяющая им чувствовать себя чужими. Джеймс видел, что она доверяет ему, и говорил с ней откровенно, что раньше при его застенчивости было невозможно. И вел себя с ней точно так же, как с воображаемым существом из его грез.
– Вы совершенно не изменились. – Он во все глаза смотрел на нее.
– А вы ожидали увидеть меня изможденной и морщинистой? Я никогда не позволю себе стареть. Для того чтобы бесконечно оставаться молодой, нужна только сила воли.
– Я удивлен: вы выглядите точно такой, какой я представлял вас себе.
– Вы часто думали обо мне?
Огонь вспыхнул в глазах Джеймса, и он уже собирался рассказать, что жил только воспоминаниями о ней, и если бы не это, не смог бы ни есть, ни пить, ни дышать. Однако Джеймс сдержался.
– Иногда, – с улыбкой ответил он.
Улыбнулась и миссис Причард-Уоллес:
– Помнится, вы однажды поклялись, что всегда будете думать обо мне.
– В чем только люди не клянутся. – Он надеялся, что она не заметит, как дрогнул его голос.
– Вы такой холодный, друг Джим… и куда менее застенчивый, чем прежде. Тогда конфузились по любому поводу, а ваша совесть была самым пугливым зверьком. Надеюсь, вы и теперь держите ее под замком, как животных в зоопарке.
Джеймс говорил себе, что оставаться глупо, что он должен уйти и больше никогда не возвращаться. Ему вспомнилась Мэри в соломенной шляпке и запачканном саржевом платье, сидящая в столовой с его отцом и матерью; она привезла с собой вязанье, чтобы не терять ни минуты, и пока говорила с ними, ее спицы так и летали. Миссис Причард-Уоллес лежала на шезлонге, свернувшись, как змея. При каждом ее движении его окутывал аромат духов; улыбка и ласкающий взор сводили с ума. Он любил ее еще больше, чем предполагал, его страсть пылала, слепая и обжигающая. Джеймс повторил себе, что должен уйти, но его ноги словно налились свинцом, и он не мог шевельнуться. Джеймс лишился воли, лишился силы. Превратился в травинку, которая гнулась от каждого ее слова, каждого взгляда. Она завораживала Джеймса, превращала в воск, напоминала змею, изготовившуюся к броску.
