– Не то чтобы ты что-то из этого не видел, – улыбнулась она.
Ларри снял рубашку и носки, оставшись в натянувшихся трусах.
Нелл уселась на кровати в той же позе, что прежде в рисовальном классе.
– Помнишь?
– Да, – ответил он, – да.
– Ну, тогда иди сюда.
Он упал в ее объятия и крепко обхватил обнаженное стройное тело.
– Господи, Нелл, – шептал он. – Господи, как ты прекрасна.
– То, что мы делаем, уже грех?
– Пока нет. Но вот-вот будет.
– Я хочу заняться с тобой грехом, Лоуренс. Хочу, чтобы у тебя появилось желание заняться им со мной.
– Оно есть. Есть.
Ее пальчики продолжали ощупывать его член, поглаживая, заставляя сходить с ума от возбуждения. Потом она взяла его ладонь и положила себе между ног.
– Потрогай там, Лоуренс!
Рука ощутила щекочущее прикосновение волос, потом – влажную мягкость. Нелл прижалась промежностью к его ладони.
– Это все – тебе!
– О господи, Нелл, – простонал он, чувствуя, как кровь клокочет в венах.
Волшебство ее прикосновений стерло все мысли. Ларри знал лишь, что полностью одержим желанием и что она утоляет это желание – волшебно, щедро, необъяснимо.
– Боже, ты прекрасна, – повторял он.
Нелл прижималась к нему, доводя почти до безумия.
– Мы займемся этим, Лоуренс? – мурлыкала она. – Займемся?
– Я не ожидал, – бормотал он, – у меня нет…
– Об этом не волнуйся. Я обо всем позаботилась. – Сжав его член в ладони, она провела им по промежности. – Так мы займемся этим, Лоуренс?
– Да, – шептал он, – да.
– А разве католическая церковь не говорит, что это грех? – Да, – выдохнул он.
– Грешно меня трахать.
– Да.
– Но ты все равно хочешь меня трахнуть, Лоуренс.
– Да, – зарычал он.
– Если ты меня вдуешь, Господь тебя накажет, Лоуренс!
– Плевать.
– Господь тебя не накажет, если ты меня любишь.
– Я люблю тебя, Нелл. Я люблю тебя. Люблю тебя.
Он чувствовал, как с каждым повторением этой фразы, с каждым ударом пульса, с каждым повторением этого грубого слова любовь нарастает и крепнет, пульсируя во всем теле нестерпимым восторгом. Принимая его все глубже, она шептала: «Вдуй мне, Лоуренс. Вдуй мне».
И вот он уже внутри, окутанный сладким теплом, и понимает, что больше не может сдерживаться. Желание полностью овладело его существом и ищет возможности взорваться, вырваться наружу.
– Не могу, – бормочет он, – не могу…
– Давай, Лоуренс, – шепчет она в ответ. – Давай. Давай.
Он ныряет в нее и выныривает и ныряет снова, чтобы в следующий миг едва не потерять сознание от нестерпимого наслаждения, пронизавшего все тело.
Теплыми ладонями она гладит его по спине:
– Тише, тише.
– О Нелл.
– Тебе понравилось?
– О господи! Как в раю побывал!
– Я рада. Я хотела, чтобы тебе понравилось.
Он лежал на ней, беспомощный, обессиленный, бесчувственный, покуда бешено колотящееся сердце не вернулось в привычный ритм. А потом бросился целовать ее – горячо, восхищенно и благодарно.
– Ты чудесная, великолепная, ты совершенство.
– Милый Лоуренс.
– Я ни с кем и никогда подобного не испытывал.
– Это потому, что ты благочестивый католик.
– Больше нет.
– Католик, католик. Это ничего не меняет. Исповедался, и все.
– Но я бы хотел повторить.
– Конечно, повторим, – заверила Нелл, – это только начало.
Она накинула его халат и отправилась наверх в общую ванную. Ларри медленно одевался в зеленоватом свете комнаты.
– У тебя ведь и до этого были парни? – спросил он Нелл, когда та вернулась и стала надевать белье на стройное тело.
– Если и были, то что?
– Ничего, я только рад, что ты выбрала меня.
Ларри в самом деле не ревновал ее к тем, кто был в прошлом. Он испытывал лишь громадную благодарность за то, что эта благодать выпала и ему.
– В шестнадцать у меня был парень, – призналась она. – Не парень даже, мужчина. Многому меня научил. Ему нравилось, когда я грязно выражаюсь. Добрый был.
– Что с ним случилось?
– Война. Он умер.
Это поразило Ларри – и обрадовало. Как ужасно пережить и любовь, и утрату в ранней юности! Зато теперь Нелл полностью принадлежит ему.
– Как грустно!
– Мне тоже было грустно, – улыбнулась она, – но теперь есть ты.
– Но почему – я? Такая красавица, как ты, может заполучить кого пожелает.
– Нашел красавицу, – отмахнулась Нелл. – Но ты прав. Если я захочу мужчину, я заполучу его. С мужчинами сложностей нет. А вот с хорошими людьми – сложнее. Мне кажется, что ты хороший человек, Лоуренс.
– Потому что я католик?
– Потому что ты добрый. Большинство людей злые. А ты нет.
– Ты прекрасна, Нелл.
– Потому, что я дала себя трахнуть!
– Нравится мне, как ты говоришь это слово.
– Слово? – ехидно ухмыльнулась она. – Что за слово, Лоуренс?
– Трахнуть. – Он покраснел.
17
Гарри Эйвнелл состоял в клубе «Тревелерз», что на Пэлл-Мэлл. Не самый лучший клуб, как, впрочем, многое в его жизни, но для членства в «Уайтс» у него не хватало ни связей, ни состояния. А «Тревелерз», по крайней мере, расположен в приличном районе. Директор пивоваренной компании «Марстонс», Гарри Эйвнелл все же ощущал себя деревенским сквайром, хозяином небольшого поместья на реке Дав. Усадебный дом в стиле королевы Анны был обставлен, что называется, со сдержанной роскошью. Каждый предмет, от подставки для зонтиков в холле и до хрустального графина на буфете в столовой, являлся лучшим в своем роде. Потребности обитателей Хаттон-хауса всегда превышали доходы, но лишь в той степени, какая требует определенной бережливости – которая и Гарри, и его жене давались без особых усилий. О жизненных принципах Гарри говорила его одежда: костюмы из самой добротной ткани, какую можно сыскать на Сэвил-роу, можно было носить всю жизнь. Что до Джиллиан Эйвнелл, она хоть и одевалась безупречно, но в остальном предпочитала экономить, проводя за молитвой больше времени, чем за туалетным столиком. Джиллиан была набожная католичка, в отличие от мужа, не признававшего вообще никакой религии: Гарри называл себя стоиком, восхищался Марком Аврелием и превыше всего ставил умение владеть собой.
