Потом Эд и Памела ушли гулять. Они рисовали узоры на выпавшем снегу, пока новый снег не скрыл рисунки и не завалил следы.
За обедом Эд попросил пива:
– Хочется хорошего крепкого биттера.
Мистер Лотт нацедил в погребе целую пинту, Эд выпил до дна, попросил добавки и удалился в бильярдную.
– Он столько пьет, – посетовала Китти. – Нельзя попросить Лотта не подавать пива?
– Неудобно как-то, – объяснил Джордж. – Разве можно диктовать другим, как им жить?
– Тебе лучше самой поговорить с ним, Китти, – посоветовала Луиза.
Проблема в том, что Эд знал свою норму. Он не становился шумным или навязчивым. Наоборот, только больше отдалялся. Ближе к ночи, уже перейдя на скотч, Эд словно превращался в живого мертвеца – медленно бродил по дому, глядя в пространство. В такие моменты Китти охватывала пугающая ярость: хотелось ударить Эда, чтобы закричал от боли. Что угодно, лишь бы обратил на нее внимание.
Памела отправилась вместе с посудомойкой Бетси на поиски яиц. Куры повадились класть их в новых местах: прогретые бойлерами кладовка и мастерская подходят как нельзя лучше. Памела обожала Бетси и беспрекословно выполняла все ее поручения – к недоумению Китти, которая однажды все-таки не утерпела:
– Почему ты так любишь Бетси?
– Потому что я не обязана ее любить, – ответила Памела.
Иногда дочь говорила словно взрослая. Как может четырехлетний ребенок так хорошо владеть собой, пугалась Китти.
Она направилась в бильярдную поговорить с Эдом. Там было неуютно: огромный камин напротив широкого окна не горел, из вентиляции под потолком дуло. Эд склонился над бильярдным столом, прицеливаясь. Полупустой стакан скотча стоял на полке.
– Развел бы огонь, – сказала Китти.
– Только дрова переводить, – буркнул Эд, даже не обернувшись.
Он ударил и промазал:
– Черт.
Видя, как он, волоча ноги, обходит бильярдный стол и глядит на шары, Китти поняла, что он безбожно пьян.
– Не надо так, Эд, – мягко попросила она.
– Не надо – что? – Так много пить.
– Ничего страшного, – отмахнулся он. – Это успокаивает.
– Слишком успокаивает. Такое спокойствие никому не нужно.
– Очень жаль, – выговорил он с усилием. – Но я с этим ничего не могу поделать.
Эд снова прицелился.
– Можешь. – Китти впилась ногтями в ладонь. – Все ты можешь, если постараешься.
– А, ну, если постараюсь. Да, если постараюсь, я все могу.
Вот что бесит ее, когда он пьян. Говорит пустые слова и ничего толком не воспринимает.
– Прошу, Эдди, – Китти повысила голос, – ради меня.
От удара кия шары разлетелись с сухим треском.
– Пожалуйста, постарайся ради меня, – повторила она.
Наконец Эд выпрямился и обернулся:
– Ради тебя – что угодно. Что именно я должен сделать?
– Я просто хочу, чтобы ты меньше пил.
– Договорились. Это просто. Я буду пить меньше. Что еще? – Это все.
– Ты не хочешь, чтобы я стал лучше как муж? Как отец? Как человек?
– Нет…
Но на него словно накатило нечто, чего Китти раньше не видела, – лицо исказилось, голос стал пронзительно-резким.
– Я такой, какой есть, Китти. Я не могу измениться. Ничего хорошего. Я всегда знал, что ничего хорошего не будет.
– Но, Эд, о чем ты?
– Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть. Не могу.
Он трясся, почти крича – не на нее. Китти в ужасе смотрела на мужа. Казалось, некая невидимая сила пыталась сковать его по рукам и ногам, а он отбивался, силясь освободиться.
– Не надо никем становиться, – пролепетала Китти, – правда, правда.
Она попыталась погладить его, чтобы успокоить, но он лишь злобно отшвырнул ее руку:
– Нет! Прочь! Уходи от меня!
– Эдди, пожалуйста!
Китти чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Но продолжала злиться. Почему он так себя ведет? И почему во всем виновата она?
Эд схватил полупустой стакан, допил одним махом и протянул жене:
– Хочешь знать, почему я столько пью? Потому что для тебя же лучше, если я пьян.
– Нет! – воскликнула Китти. – Нет, не лучше!
И тут ее гнев прорвался наконец наружу.
– Меня бесит, что ты все время твердишь, будто делаешь это для меня. Ты не для меня это делаешь. Ты делаешь это для себя. Чтобы сбежать. Как трус. А по какому праву? Сам удираешь и все бросаешь на нас. Это нечестно. Неправильно. Чертова зима измотала всех, не только тебя. Хватит уже, господи прости, жалеть себя! Может, ты хоть чуть-чуть возьмешь себя в руки?
Эд молча смотрел на нее, и гнев Китти смягчился.
– Пожалуйста, – добавила она уже мягче.
– Хорошо, – ответил он. – Знаешь, что мне нужно? Воздуха глотнуть. – И стремительно вышел из комнаты.
Китти опустилась в угловое кресло и обхватила себя руками: ее била дрожь. Здесь ее и нашла Памела.
– Смотри! – Она протянула корзинку. – Четыре яйца. – А потом, оглядев холодный, брутальный интерьер, спохватилась. – А где папа?
– Вышел.
– Но снег еще идет.
– Думаю, папу это не пугает.
* * *
Вернувшись, Эд тут же начал разводить огонь в камине большого зала – помещение всю зиму держали запертым, чтобы сберечь тепло. К их разговору он не возвращался, напустив вид деловитый и озабоченный: дескать, некогда болтать. Измученная и несчастная, Китти сидела у камина в Дубовой гостиной и думала, как быть дальше.
Подошла Луиза:
– Что такое задумал Эд? Он двигает мебель в зале.
– Понятия не имею, – ответила Китти. – Мы немного поругались.
– О, мы с Джорджем постоянно ругаемся, – успокоила Луиза. – Женатым можно.
– Мне это не нравится, – нахмурилась Китти. – Мне страшно.
Тут появился и сам Эд.
– Я хочу тебе кое-что показать, – сказал он Китти.
Она последовала за ним по коридору и прихожую в зал. В камине весело пылал огонь, на столиках сияли свечи, отбрасывая мягкий свет на алую ткань обоев. Эд сдвинул диваны и кресла в угол и закатал ковер. На столе у двери стоял патефон.
– Что это, Эд?
Ставни на высоких окнах были открыты, и белый свет, льющийся снаружи, странно контрастировал с янтарным сиянием камина и свечей.
– Наш бальный зал, – объяснил Эд.
Он крутанул ручку, и пластинка начала вращаться. Затем опустил звукосниматель. Комнату заполнила танцевальная мелодия.
