* * *
У современных родителей существует одно глубокое убеждение. Мы с Эшли назвали его «теорией разнообразной окружающей среды». Суть этой теории в том, что если ребенок часто вступает в контакт с представителями других рас и культур, окружающая среда сама сообщает все, что ему стоит знать. Таким образом, не стоит поднимать разговор о расах. Поместите ребенка в среду, в которой живут представители разных рас, и он будет думать, что это естественное положение вещей.
Мне знакома эта логика. Исходя из нее, мы с женой воспитывали нашего сына Люка. Когда ему было четыре месяца, мы записали его в подготовительную школу, одним из преимуществ которой был мультикультурализм. В течение нескольких лет Люк ни в школе, ни дома не упоминал о цвете кожи людей. Мы тоже ни разу не подняли эту тему. Казалось, что все идет просто идеально. Но вот за два месяца до дня рождения Люка настал День Мартина Лютера Кинга-младшего. Это была пятница. Люк вышел из класса и начал показывать на людей пальцем, гордо сообщая: «Вот этот человек происходит из Африки. И вот этот человек тоже из Африки!» Он говорил так громко, что я почувствовал себя неловко. В этот день его научили различать людей по цвету кожи, и он был очень горд этим. Он неустанно повторял: «Люди с коричневым цветом кожи — выходцы из Африки». Он еще не знал правильного названия рас, не понимал слово «черный», а белых называл «теми, у кого бело-розовая кожа». Потом Люк перечислил по именам всех черных учеников из своего класса. Их оказалась добрая половина от общего количества.
Я чувствовал себя неловко. Меня не предупредили о том, что в этот день планируется урок о мультикультурализме. Впрочем, азарт Люка говорил сам за себя. Было совершенно ясно, что он уже долго размышлял на эту тему и теперь был рад тому, что ему наконец сказали ответ. Цвет кожи передается от наших предков.
На протяжении следующего года мы слышали разговоры Люка с его белыми друзьями о цвете их кожи. Они еще не до конца освоили понятие «белый», поэтому использовали выражение «люди с цветом кожи, как у нас». У них начало формироваться новое представление о «нас» относительно «их». Дети пребывали в поисках собственной индивидуальности и обратили внимание на цвет кожи. Вскоре я услышал, как один белый мальчик говорил Люку: «Родителям не нравится, что мы говорим о цвете кожи, поэтому надо быть внимательней, чтобы они этих разговоров не услышали».
Тем не менее однажды Люк поднял в разговоре с нами щекотливый вопрос. Мы смотрели баскетбольный матч, и он сказал, приложив палец к экрану телевизора: «Мне нравится этот игрок, — и добавил: — С цветом кожи, как у нас». Я начал подробно расспрашивать его и понял, в чем дело. Наш сын осознал, что у него русые кудрявые волосы. Они как небо и земля отличались от причесок черных. Тот, на кого сын показал пальцем, оказался латвийским баскетболистом, игравшим за команду Golden State Warriors, с цветом волос как у Люка. По логике сына, за такого игрока и надо «болеть». Наш сын находился в поисках собственной индивидуальности и примера для подражания. Не точные броски и умение хорошо играть в защите, а раса и прическа представлялись ему понятной частью его собственного «я».
Я прямо сказал ему, что неправильно выбирать друга или фаворита по цвету кожи и волос. Я пояснил, что мы могли бы не приобрести хороших друзей, если бы выбирали их по цвету кожи. Люк меня понял и запомнил этот урок. Теперь он говорит о равноправии и том, что дискриминация — это плохо.
Должен признаться, что мне было непросто понять изначальную логику рассуждений сына. Мне всегда казалось, что расистские идеи прививаются обществом и воспитанием. Если ребенок растет в мире без расизма, откуда в нем появляются расистские тенденции? Почему окружающая среда, которой мы так гордились, перестала на него воздействовать?
«Теория разнообразной окружающей среды» лежит в основе десегрегации современной школы. Как, возможно, большинство людей, я предполагал, что после тридцати лет десегрегации наверняка скопилось достаточно научных исследований, доказывающих работу этой теории. Поэтому мы с Эшли решили пообщаться с учеными, проводившими эти исследования.
Гари Орфилд возглавляет научный центр «Проект гражданских прав», который долгое время находился в Гарвардском университете, а сейчас переехал в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Летом 2007 году Орфилд и десять крупнейших ученых написали экспертное заключение в Верховный суд США в поддержку десегрегации школ в Луисвилле и Сиэтле. Орфильд составил 86-страничный документ, отправил его всем известным ему социологам и получил 553 подписи. Ни одна адвокатская контора не имела никакого отношения к созданию этого документа, чему Орфильд был очень рад — это доказывает, что мнение ученых является непредвзятым и честным. «Это был настоящий глас социологии», — вспоминает он. Однако Орфильд ощутил некоторое разочарование и даже гнев. Он понимал, что научные обоснования «оказались не совсем тем, что нам было нужно». Несмотря на то что в его распоряжении была по меньшей мере тысяча исследований о последствиях десегрегации, он «был удивлен, что ни одно из них не оказалось долгосрочным. Исследования указывали на большое значение десегрегации, но на практике надо было все делать правильно». Просто записать детей разных национальностей в одну школу — путь не совсем правильный, потому что они могут сгруппироваться по расовому признаку внутри школьных стен. Орфильд сожалел о недостаточном финансировании просвещения учителей. Он вспоминает, что, просматривая научные доказательства, «сожалел о том, что так мало средств было вложено в исследование преимуществ интеграции». Недостаток аргументов заметен даже по самому тексту экспертной оценки. Как известно, ученые не любят говорить больше, чем они в состоянии доказать. Поэтому для описания преимуществ десегрегации использованы такие обороты, как «может привести» и «может улучшить». «Одна лишь интеграция школ не является решением всех вопросов», — предупреждают ученые.
Биглер активно участвовала в описании экспертной оценки. Она говорит откровеннее, чем Орфильд: «Я была очень разочарована количеством доказательств, представленных социальными психологами. Если ребенок ходит в школу, где учатся дети разных национальностей, он имеет одинаковые шансы как забыть о стереотипах, так и впитать их».
Подобное утверждение звучит почти как анафема. Однако Биглер — горячий сторонник десегрегации школ. «Увеличение социальной сегрегации было бы шагом назад», — считает она. Тем не менее родители должны понимать, что факт посещения их ребенком многонациональной школы не может гарантировать, что у него сложится более толерантное отношение к другим национальностям, чем если бы он ходил в мононациональную школу.
Бороться с расовой дискриминацией сложнее всего. Томас Петтигрю из Калифорнийского университета в Санта-Круз проанализировал более 500 исследований, демонстрирующих, как контакт с представителями разных групп и слоев населения способствует уменьшению дискриминации. Положительные результаты касались дискриминации инвалидов, престарелых и геев, а отнюдь не представителей определенных рас. Исследования в других странах показывают, что можно успешно бороться с расовой дискриминацией, например снизить напряженность в отношениях евреев и палестинцев или белых и черных жителей ЮАР. Но если говорить о расовой дискриминации в США, исследования показывают, что скромного прогресса в этом вопросе можно добиться только среди студентов колледжей. В средней школе и старших классах — совсем другая история.
