За эти полсекунды Ник сообразил, что надо сделать вид, будто он не уверен в своем ответе, чтобы женщина ничего не заподозрила. Радость в его голосе сменилась сомнением. «Футбольный мяч?» — спросил он так, словно просто угадывает.
Он повернулся к Синди и увидел игрушку. Синди подтвердила, что он прав, и Ник сделал вид, что ему очень приятно.
Синди спросила Ника, оборачивался ли он, когда ее не было в комнате. «Нет», — быстро, не меняя выражения лица, ответил Ник и широко улыбнулся.
Без малейшей доли подозрения в голосе Синди поинтересовалась, как он смог догадаться, что услышанный им звук издавал футбольный мяч.
На секунду Ник опешил, схватившись рукой за подбородок. Он понимал, что должен дать убедительный ответ, однако первая попытка получилась из рук вон плохо. «Музыка была похожа на мяч», — выпалил он. Он пытался найти другой ответ, но ничего не приходило в голову, поэтому он добавил: «Звук мяча был черно-белым». По его лицу было заметно, что он и сам понимал, какую ерунду говорит, однако он продолжал искать ответ поубедительней. Наконец мальчик сказал, что музыка звучала так, как звучит мяч, с которым он играл в школе. Ник кивнул, видимо, решив, что нашел хороший вариант ответа, и стал подробно объяснять, что музыка была похожа на писк, который раздается, когда ногой бьешь по мячу. Для большей убедительности Ник провел рукой по мячу, показывая, как нога бьет по нему и тот пищит.
Этот эксперимент не только проверяет, будет ли ребенок обманывать при определенном стечении обстоятельств. Он также оценивает способности ребенка развивать и дорабатывать нечестный ответ, находить убедительные объяснения и избегать проколов или неувязок, которые помогают обнаружить ложь. Потом специалисты просмотрят видеоматериал и оценят способности Ника к вранью. Поэтому Синди «не сомневается» в том, что футбольный мяч, который ударили ногой, исполняет музыку Бетховена, и отдает награду Нику. Тот расплывается в улыбке.
За последние несколько лет ученые протестировали тысячи детей, используя самые разные варианты парадигмы соблазна. Результаты их исследований с ног на голову перевернули наши обычные представления. Во-первых, ученые установили, что дети учатся врать гораздо раньше, чем мы предполагали. В разработанной Талвар игре в подглядывание только треть трехлеток подсматривает (и большинство признаётся в этом, если спросить). Однако уже более 80 % четырехлетних детей не гнушаются подглядыванием. А если поинтересоваться, подглядывали они или нет, более 80 % будут утверждать, что этого не делали. К достижению четырехлетнего возраста практически все дети приступают к экспериментам с враньем. Те, у которых есть старший брат или сестра, начинают еще раньше.
Родители зачастую никак не борются с этой проблемой, считая подобное вранье вполне невинным. Они говорят, что ребенок слишком мал и еще не понимает, что такое ложь и что врать нехорошо, и с возрастом он все поймет и перестанет врать. По мнению Талвар, это серьезная ошибка. Чем лучше ребенок может различить правду и ложь, тем больше вероятность, что он будет врать при первой возможности. Исследователи рассказывают детям о разных ситуациях и спрашивают: «Сюзи сказала правду или нет?» Дети, хорошо распознающие ложь, сами более склонны к ней. На многих сайтах о воспитании родителям советуют: не надо предпринимать никаких мер по борьбе с враньем. Мол, дети это перерастут. В реальности если ничего не делать, то дети к вранью привыкнут.
Согласно некоторым исследованиям, дома четырехлетние дети врут приблизительно раз в два часа, а шестилетние — раз в час. Исключений крайне мало. Данные этих же исследований свидетельствуют о том, что 96 % детей врут.
В большинстве случаев — чтобы скрыть непослушание. Ребенок делает то, чего делать нельзя, и, чтобы избежать проблем, отрицает содеянное. Это происходит столь часто, что родители практически не обращают внимания на такие мелочи. Менее чем в одном проценте случаев родители используют эту ситуацию для того, чтобы научить ребенка тому, «что такое хорошо, а что такое плохо». При этом родители говорят о проступке, а не о его попытке скрыть сделанное при помощи лжи. С точки зрения ребенка, вранье, прикрывающее проступок, не карается.
Дети не только учатся врать и скрывать ложь. Они привыкают к тому, что и им самим врут. Не то чтобы дети вначале считают вранье хорошим делом, а потом постепенно понимают, что это не так. Все как раз наоборот. Малыши изначально уверены, что обманывать плохо, но постепенно они понимают, что некоторые виды вранья все-таки приемлемы. Во время успевшего стать классическим эксперимента Кандиды Петерсон из Квинслендского университета детям и взрослым разных возрастов показывали десять видеосюжетов о различных видах лжи — от безобидной неправды, шитой белыми нитками, до вранья с целью манипуляции людьми. Дети в целом гораздо хуже относятся к вранью, чем взрослые. Они в большей степени склонны считать, что лгун — плохой человек, а ложь совершенно аморальна.
Детям очень сложно понять намерения обманщика. Дело в том, что для них даже непреднамеренная ошибка не служит приемлемым объяснением лжи. Значение имеет только то, что информация была неверной.
Пол Экман из Калифорнийского университета в Сан-Франциско одним из первых начал изучать феномен детской лжи. Он поясняет, как это может происходить. Во вторник по пути из садика папа обещает пятилетнему сыну, что в субботу они пойдут на баскетбольный матч. Вернувшись домой, папа узнаёт, что на то же время мама записала сына на занятие по плаванию и изменить это время уже нельзя. Папа рассказывает об этом мальчику, тот ужасно расстраивается. Почему? По понятиям мира взрослых папа не знал о занятии плаванием, следовательно, не соврал. Однако, с точки зрения ребенка, папа сказал ему неправду. Любое неверное утверждение вне зависимости от содержания или намерения трактуется как ложь. Таким образом, сам того не подозревая, папа дал сыну понять, что одобряет обман.
Мы можем считать честность одним из важнейших достоинств, однако, с точки зрения ребенка, именно вранье требует наивысшего мастерства. Ребенок, который собирается соврать, должен знать правду, создать в своем уме альтернативную реальность и убедительно продать кому-нибудь эту реальность. Получается, что для успешного обмана необходим высокий уровень когнитивного развития плюс навыки социального общения (которые совершенно ни к чему, если человек говорит правду). «Это важный этап развития», — делает вывод Талвар.
Дети, которые начинают врать в два-три года или в состоянии не выдавать себя к четырем-пяти годам, показывают лучшие результаты в академических тестах. «Ложь связана с интеллектом, — говорит Талвар, — хотя это, разумеется, не означает, что с ней не надо бороться».
Дети начинают врать, чтобы избежать наказания, и поэтому они врут каждый раз, когда наказание потенциально возможно. Трехлетний ребенок будет утверждать: «Я не бил мою сестру», даже если один из родителей присутствовал при драке. Шестилетка уже не сделает такой ошибки и будет врать только в том случае, если стукнул сестру в отсутствие родителей. К первому классу школы причин и поводов для обмана становится больше. Стремление избежать наказания продолжает оставаться важнейшей причиной вранья, однако у детей появляется чувство эмпатии и большее понимание социальных отношений, поэтому, обманывая, они начинают учитывать интересы других. Дети могут соврать, чтобы не обидеть друга. «В начальной школе, — говорит Талвар, — секреты становятся частью дружбы, следовательно, частью дружбы становится и вранье».
