Несколько месяцев назад в телефонном разговоре с няней моя жена сказала, что ребенку шесть лет (чтобы няня принесла игры для этого возраста). Неожиданно Люк начал громко протестовать и перебивать маму. Сначала я был удивлен реакцией сына, но потом понял, в чем дело. День рождения Люка наступал через неделю, и он ждал его с большим нетерпением. Получалось, что его мама врала в вопросе, который для него имел огромное значение. Наша мотивация его совершенно не трогала. Мишель повесила трубку, и я объяснил ей причину расстройства Люка. Она извинилась перед ним и обещала в следующий раз выражаться точнее. Сын мгновенно успокоился.
Несмотря на то что Люк готов бороться с чужим враньем, себе он иногда позволяет. На днях он вернулся из школы с новым отношением к жизни и новой фразой, постоянно повторяя «Мне все равно», ухмыляясь и пожимая плечами в ответ на все. Неожиданно он начал вести себя, как тинейджер, не желающий доесть обед или закончить домашнюю работу. Он повторил фразу «Мне все равно» так много раз, что я наконец решил спросить, от кого он ее услышал.
Он замер. Я понял, что происходит в его голове: соврать папе или заложить друга? Из исследований Талвар я знал, что проиграю эту битву. Я остановил поток его мыслей, сказав, что если он услышал это в школе, то не обязательно говорить мне, от кого именно. Но если он скажет мне правду, это никак не отразится на судьбе его друга.
«Да, я услышал ее в школе», — сказал Люк с облегчением. Потом он признался, что ему не все равно, и обнял меня. Больше я не слышал фразу «Мне все равно».
Ирония феномена вранья в том, что это одновременно нормальное и ненормальное поведение. Иногда люди хотят, чтобы им врали, а иногда ложь приводит к плохим последствиям.
Белла де Пауло большую часть своей карьеры уделила изучению вопроса лжи у взрослых. Во время одного исследования она опрашивала студентов и жителей района в комнате, оснащенной звукозаписывающим устройством. Де Пауло обещала участникам эксперимента полную конфиденциальность и попросила вспомнить свою самую страшную ложь. Причем во всех деталях.
«Я ожидала услышать очень серьезную ложь, — вспоминает де Пауло. — Вроде историй о том, как они изменяли женам, растрачивали казенные деньги или втюхивали клиенту некачественный товар». В общем, де Пауло услышала о многом, включая убийство и кражу. Но, к ее величайшему изумлению, очень многие истории касались детства и на первый взгляд не были чем-то из ряда вон выходящим. «Один человек рассказал мне о том, как он объел глазурь с торта и потом сказал родителям, что так и было. Другой украл несколько монеток у сестры». Услышав подобное впервые, де Пауло подумала: «Да ладно! Вы ничего серьезней не можете вспомнить?» — однако по ходу работы «детских» историй становилось все больше и больше. Она даже создала новую категорию для анализа.
«Мне пришлось перестроиться, поставить себя на место ребенка и понять, что он чувствовал, когда врал, — вспоминает она. — Для ребенка ложь в состоянии изменить самовосприятие себя как хорошего, правильно поступающего человека».
Многие из участников эксперимента утверждали, что та маленькая ложь изменила их жизнь. Они вспоминали: «Я солгал, ложь раскрылась, я чувствовал себя так плохо, что поклялся никогда больше не врать» или «Ого, я и не подозревал, как приятно обмануть отца, теперь я мог постоянно его обманывать». Ранняя ложь имеет самое большое значение. И реакция родителей на ложь имеет огромное значение.
Талвар предупреждает: зачастую родители понапрасну тестируют детей на честность, сознательно ставя их в ситуации, в которых те могут солгать. На прошлой неделе я так же поступил с нашей трехлетней дочерью. Она разрисовала обеденный стол фломастером. Я укоризненно спросил: «Тия, это ты на столе нарисовала?» Еще недавно она бы честно ответила, но теперь мой тон был таким, словно она сделала что-то серьезное. Я пожалел, что не могу переиграть эту сцену. Мне надо было напомнить ей, что не надо рисовать на столе, подложить газету под ее раскраску и стереть следы фломастера. Я сделал то, против чего предостерегала Талвар. «Нет, это не я», — ответила дочь, соврав мне первый раз в жизни. Это пятно на моей совести.
Глава пятая. Поиски талантов в детском саду
Миллионы малышей борются за места в частных школах и программах для одаренных детей. Члены приемных комиссий утверждают, что поиск одаренного ребенка — настоящее искусство. Ученые говорят, что в 73 % случаев они ошибаются
Представьте себе пятилетнего ребенка, которого приводят в незнакомый ему офис. Мама помогает ему устроиться поудобнее и выходит из комнаты.
Мама могла сказать ребенку, что незнакомый дядя поможет ему понять, в какую школу он пойдет на следующий год. В идеале никто не произносит слово «тест», однако если ребенок спросит: «Я буду проходить тест?» — ему ответят: «Скорее, развлечение. Надо будет решить несколько головоломок, нарисовать рисунок, построить что-то из кубиков и ответить на несколько вопросов».
Ребенка сажают за стол, напротив садится экзаменатор. Если через какое-то время ребенок начинает вертеться, они могут пересесть на пол. Если возникает серьезная проблема, в некоторых школах предоставляют возможность пройти тест повторно, однако в большинстве учебных заведений повторить тест можно только через год или два.
Вначале ведущий на примерах показывает, как надо отвечать на вопросы, после чего начинается сам тест. Ведущий начинает с вопросов, соответствующих возрасту ребенка. Каждый последующий вопрос чуть сложнее предыдущего. Их задают до тех пор, пока ребенок не сделает подряд несколько ошибок. В этот момент вступает в действие правило прерывания — считается, что ребенок достиг пика знаний в этом разделе и можно переходить к следующему.
Словарный запас тестируют двумя способами. Сперва ребенок должен назвать то, что видит на картинке. Потом задание усложняется. Ребенку говорят слово, например «заключать», и просят объяснить, что оно значит. Развернутое определение слова дает 2 очка, сжатое — только 1 очко.
После этого ребенок должен угадать слово с помощью нескольких подсказок. «Это что-то, на чем можно сидеть или стоять, это можно чистить, и делают его из грязи».
У ребенка есть пять секунд для ответа.
В следующем разделе ребенку показывают картинки и спрашивают, чего в них не хватает. Будем надеяться, что малыш ответит: «Ноги́ у медведя!» в течение двадцати секунд.
После этого экзаменатор выложит на стол несколько красных и белых кубиков. Ребенку покажут узор и попросят собрать его из четырех кубиков. Кубики должны лежать почти вплотную друг к другу. Для более сложных заданий используют двухцветные кубики, на каждой стороне которых изображены красные и белые треугольники. Детям постарше дают узор из девяти кубиков.
Ребенок должен также пройти несколько лабиринтов. Карандашом пользоваться нельзя. Если ребенок идет по тупиковому маршруту, с него снимают очки.
Во время теста обязательно проверяется способность ребенка различать формы — он должен понимать, что круг относится к овалу так же, как квадрат к прямоугольнику, треугольник относится к квадрату так же, как квадрат к пятиугольнику. Или, например, знать, что снег для снеговика — то же самое, что мешок муки для батона хлеба.
