Несмотря на то что наука обстоятельно изучила склонность определенных людей к риску, ученые почти не дают рекомендаций. Просто некоторые подростки более склонны к риску, как и некоторые взрослые. Механика этого феномена сводится к снижению плотности дофаминовых рецепторов. Именно поэтому подростки не получают удовольствия от небольшого выигрыша, а одновременная резкая стимуляция рецепторов окситоцина объясняет, почему они так сильно зависят от мнения сверстников. В окружении друзей подростки начинают рисковать просто ради азарта.
Некоторые ученые утверждают, что подростки рискуют далеко не всегда. Существует очень много «рисков», которые пугают их гораздо больше, чем взрослых. Например, приглашая девушку на танец, они очень боятся отказа, поэтому миллионы мальчиков каждый год так никого и не приглашают. Подростки очень чувствительны к своему внешнему виду, они думают, что все на них смотрят, когда они поднимают руку на уроке. Они могут решить, что не стоит появляться в школе в рубашке, которую никто еще не видел. Во многих случаях подростки страшатся неловких ситуаций, когда над ними могут посмеяться.
Абигейл Бэрд из Вассар-колледжа провела ряд экспериментов, прекрасно показавших эту двойственность. Она поместила подростков в томограф и предложила им оценить, является ли то или иное предложение хорошей затеей или наоборот. Хорошие предложения звучали как «съесть салат» или «выгулять собаку», плохие были более экзотическими: «надкусить электрическую лампочку», «проглотить таракана», «поджечь волосы», «спрыгнуть с крыши» и «поплавать с акулами».
Взрослые, участвовавшие в тесте, отвечали на вопросы практически мгновенно. Сканы мозга взрослых показали, что люди визуализировали идею надкусывания электрической лампочки, после чего у них возникало инстинктивное физическое отвращение к этой картинке. Автоматически активировались части мозга, передающие сигнал об опасности. Подростки отвечали точно так же, как и взрослые (они не считали, что глотать тараканов увлекательно), однако задумывались перед тем, как ответить. Сканы их мозга не показали ни автоматической реакции, ни отвращения. Казалось, что подростки оценивали предложение в когнитивной части мозга, словно обдумывая, в какой колледж лучше подать документы. Бэрд смеется: «Они об этом действительно размышляли. Они тщательно взвешивали свое решение». Дело в том, что у подростков не было достаточного негативного опыта, который помог бы им принять моментальное решение. Поэтому идея заплыва вместе с акулами их не слишком пугала.
Родителям довольно часто приходится говорить: «Ну, зачем ты решил попробовать? Разве и без этого не понятно, что дело того не стоит?» На самом деле мозг подростков в состоянии абстрактно мыслить, но не абстрактно чувствовать, потому что у них недостаточно жизненного опыта. Следовательно, простое понимание того, что некое конкретное действие неразумно, не всегда служит достаточно веской причиной отказаться от него.
Бэрд провела с подростками еще один эксперимент. На видеомониторе внутри томографа показывали страницу сайта, на котором шел опрос мнений и вкусов местных подростков. Участники эксперимента создавали одинаковые имена пользователя и пароли для входа на сайт. Им сообщили, что они находятся в сети вместе с другими тинейджерами из Нового Хэмпшира. Вопросы были абсолютно банальными — какую музыку они любят, нравится ли им Пэрис Хилтон и в каких магазинах они покупают одежду. После каждого вопроса на мониторе появлялся произвольно выбранный ответ одного из участников.
На самом деле ответы участников их сверстники не видели. Более того, никакого онлайн-опроса вообще не было — подросткам рассказали о нем, чтобы напугать. И подростки действительно сильно испугались. Одной лишь мысли о том, что их ответы кто-нибудь увидит, оказалось достаточно, чтобы в их мозгу активизировался центр опасности.
Вот так, по сути, и работает мозг пятнадцатилетнего подростка, который готов прыгнуть с крыши, но трясется от страха из-за того, что кто-то может узнать о его увлечении малоизвестной группой Nickelback
[34]. В любом приличном словаре антонимом слова «честность» указано слово «ложь», а антонимом «спора» — «согласие». Однако с точки зрения подростка все не совсем так. Для него спор — это антоним лжи. Такой поворот событий может показаться слишком неожиданным, поэтому я объясню подробнее.
Во время эксперимента Дарлинг исследователи спрашивали, в каких случаях и почему тинейджеры говорили родителям правду, хотя прекрасно знали, что эта правда их не обрадует. Иногда это случалось потому, что дети знали: неправда попросту «не прокатит». Иногда потому, что чувствовали себя обязанными говорить родителям правду. Однако главная причина подростковой честности — надежда на то, что родители сдадутся и одобрят их действия или планы. Обычно такие разговоры приводят к спору, но, по мнению опрошенных, дело того стоит, так как родители могут дать слабину.
Среднестатистический подросток из Пенсильвании говорит правду только по четырем конфликтным поводам. Если мы вспомним, что подростки склонны врать по двенадцати «статьям», то получается, что они в три раза чаще врут, чем протестуют. В семьях, где дети реже обманывали родителей, наблюдался гораздо более высокий процент споров и жалоб. Спорить — хорошо, потому что спор — это честно. Однако совершенно не факт, что взрослые понимают это, потому что споры их утомляют.
При сравнении результатов исследований, проведенных в США и на Филиппинах, Дарлинг обнаружила один и тот же паттерн. Она считала, что в среднестатистической филиппинской семье спорят меньше, потому что филиппинцы традиционно больше стремятся к гармонии, чем к конфликту, к тому же, согласно общепринятым правилам, дети не должны оспаривать мнение родителей. На Филиппинах детей учат уважать родителей, которым обязаны своей жизнью. «Воспитанный филиппинский ребенок должен быть послушным, поэтому мы не думали, что они будут спорить. Скорее, уйдут от обсуждения. Однако именно у них наблюдается наиболее высокая склонность к конфликту. Мы совершенно не ожидали такого поворота событий».
Дарлинг изучила ситуацию. Оказалось, что филиппинские подростки спорят с родителями по поводу правил, а не морального права родителей эти правила устанавливать. Подростки могут считать правила слишком строгими, и тем не менее они в большей степени склонны их выполнять. В американских семьях подростки даже не спорят. Вместо этого они делают вид, что поступают так, как хотят от них родители, а втихаря делают все, что им заблагорассудится. Несмотря на кажущееся противоречие, некоторые виды споров и столкновений являются знаком уважения, а не наоборот.
Джудит Сметана из Рочестерского университета, ведущий эксперт по вопросам откровенности подростков, подтверждает, что в долгосрочной перспективе «незначительные столкновения с родителями в подростковом возрасте свидетельствуют о большем взаимопонимании, чем частые конфликты или их отсутствие».
Большинство родителей не делают различий между разными конфликтными ситуациями, возникающими у них с детьми. Табита Холмс изучала взаимоотношения пятидесяти пар матерей и их дочерей-подростков. Участников исследования она рекрутировала из семей — участников программы Upward Bound
[35], спонсируемой Министерством образования США (цель программы — предоставить детям из малоимущих семей возможность поступить в колледж). Матери хотели для своих дочерей хорошего будущего, поэтому старались их оградить от опасностей и зачастую требовали полного повиновения. Холмс провела с ними отдельные интервью, в которых просила четко обозначить территории конфликта, частоту споров и ви́дение ситуации. Мнения матерей и дочерей оказались очень разными.
