«Я даже и не подозревала, что это так сильно может повлиять на развитие ребенка», — вспоминает Тамис-Лемонда. Она говорит, что объяснить это могут две причины. Во-первых, механизм действия, вызывающего последствия. При помощи этого механизма мозг младенца понимает, что звуки изо рта вызывают реакцию родителей и привлекают их внимание. Следовательно, речь имеет смысл. Во-вторых, младенец должен научиться ассоциировать предмет и слово. Следовательно, слово, означающее предмет, к которому тянется или на который смотрит малыш, должно быть услышано именно в этот момент.
В одной из своих работ Тамис-Лемонда сравнивает Хану и Алису — двух маленьких девочек, принимавших участие в исследовании. В возрасте девяти месяцев обе понимали приблизительно семь слов, но сами пока ничего не говорили. Хана издавала звуки и экспериментировала с ними в два раза реже, чем Алиса, которая за десять минут записи делала это 100 раз. Однако мама Ханы гораздо лучше реагировала на дочь, она описывала все то, на что ее дочь смотрит, в два раза чаще, чем это делала мама Алисы в аналогичных случаях. Как показывает видеозапись, сделанная после того, как детям исполнилось тринадцать месяцев, этот разрыв сохранился — мама Ханы отвечала и реагировала на ребенка в 85 % случаев контакта, а мама Алисы — в 55 %.
Со временем Хана превращалась в болтушку, а вот Алиса не могла похвастать быстрым развитием речи. Разрыв увеличивался месяц от месяца. За четыре недели, к моменту, когда девочкам исполнилось полтора года, Алиса добавила в свой активный словарь всего 8 новых слов, а Хана — 150. Причем 50 из них были глаголами и прилагательными.
В возрасте 21 месяца самыми сложными предложениями, которые говорила Алиса, были: «Я писаю» и «Мама, пока». Хана же говорила что-то вроде: «Джон ест бутерброд с сыром». Когда Хане исполнилось два года, ее речевое развитие стало сложно оценивать, потому что она могла сказать практически все.
Получается, что наиболее эффективным инструментом, способствующим переходу от младенческого лепетания к членораздельной и быстрой речи, являются своевременный ответ и реакция родителей.
Если мы вернемся к известным исследованиям Харта и Рисли и рассмотрим их с точки зрения того, что открыла Тамис-Лемонда, становится очевидно, что этот инструментарий присутствует и в них. По данным Харта и Рисли, родители с низким достатком начинали разговор с детьми так же часто, как это делали богатые родители, то есть приблизительно раз в две минуты. Родители с низким достатком использовали при этом даже чуть более богатый речевой запас, чем состоятельные мамы и папы. Однако самое важное заключалось в различной реакции родителей на действия и высказывания детей.
Состоятельные родители отвечали на все, что лепетал, говорил и делал ребенок, и реагировали на него более 200 раз за час. В качестве ответа было достаточно прикосновения. Как только ребенок что-то говорил или делал, родители мгновенно реагировали. Родители, живущие на соцпособие, откликались на поведение ребенка в два раза реже, потому что были заняты домашними делами. Часто такие семьи были многодетными, что только прибавляло родителям забот. Работы исследователя Гари Иванса демонстрируют, что ответная реакция родителей уменьшается, если семьи проживают скученно. В тесноте люди автоматически уходят в себя и в меньшей степени реагируют на окружающих.
Сами по себе исследования Тамис-Лемонды не являются доказательством того, что ответная реакция родителей на действия детей ускоряет речевое развитие малышей. Для убедительного подтверждения наличия такой связи необходимы эксперименты, доказывающие, что увеличение ответной реакции родителей приводит к ускорению процесса познания языка и развития речи. Именно такие эксперименты проводил Майкл Голдштейн из Корнелльского университета. Он в состоянии существенно изменить детский лепет всего за десять минут.
Когда мама с ребенком в первый раз приходят в лабораторию Голдштейна, расположенную в здании факультета психологии университета, с ними вообще не проводят никаких тестов. Их просто приглашают в тихую комнату с игрушками, чтобы они освоились в новой обстановке. Стены комнаты покрашены в белый цвет. На стенах наклейки с изображением Винни-Пуха. Ковер светло-коричневый, на нем удобно сидеть. На ковре лежат предметы, многие из которых, наверное, есть и в доме у малыша: несколько ярких мягких зверюшек, пирамидка и ящик с небольшими игрушками. В трех углах комнаты висят видеокамеры, покрашенные в белый цвет, чтобы они сильно не выделялись. Мама прекрасно знает, что за ними наблюдают и при посредстве камер, и через большое стекло (она не видит тех, кто сидит с другой стороны). Тем не менее она может спокойно пообщаться с ребенком, не отвлекаясь на звонки мобильного телефона и хлопоты по дому. Ребенок пытается засунуть игрушку в рот, а если он уже умеет ползать, то может добраться до ящика с игрушками.
Мама с ребенком возвращаются на следующий день. Девятимесячного ребенка переодевают в хлопковый комбинезон, в грудном кармане которого находится чувствительный беспроводной микрофон. Маме выдают беспроводные наушники, которые не мешают ей слышать, что лепечет ребенок. Их приводят в ту же комнату и просят поиграть. Через десять минут после начала игры мама слышит в наушниках голос исследователя, который объясняет ей, что они будут делать. Услышав в наушниках слово «Давай», она должна наклониться к ребенку, потрогать его или поцеловать.
Мама не знает, чем вызвана команда «Давай». В последующие десять минут мама часто слышит эту команду — до шести раз в минуту. Мама может обратить внимание на то, что ее ребенок стал больше лепетать или махать руками и сучить ногами, но она все равно не понимает, чем вызвана его реакция. После этого еще десять минут маму просят просто поиграть с ребенком.
Уходя из лаборатории, мама может оставаться в недоумении относительно смысла эксперимента. Ей может показаться, что на протяжении тридцати минут два дня подряд она просто играла со своим малышом.
Теперь расскажем, что происходило по другую сторону стекла. На протяжении десяти минут в середине тридцатиминутной сессии каждый звук, который издавал ребенок, громко раздавался в колонках в комнате наблюдателей. Незамедлительно после такого звука (за исключением кашля или отрыжки) исследователь произносил «Давай», и через несколько секунд мама нежно трогала малыша. Вечером аспирант просматривал видеозапись, по секундам отмечая, когда ребенок издавал звук и какого рода этот звук был.
Нам может казаться, что младенческий лепет — это абсолютная бессмыслица, однако лепет лепету рознь. В детском лепете различаются разные стадии: ранние и более продвинутые. Голдштейн объясняет: «В горле есть восемьдесят мускулов. Чтобы научиться их контролировать, требуется год или больше». С рождения младенцы в состоянии произносить гласные среднего ряда и неслоговые. Они издают эти звуки задней стенкой речевого тракта при закрытом горле с помощью небольшого количества набранного воздуха, и звук идет через нос. В результате он получается носовой и скрипучий, словно дитя чем-то недовольно, что на самом деле совсем не обязательно так.
Несмотря на то что младенец еще несколько месяцев не выйдет на следующую стадию развития, общение с родителями в этот момент имеет огромное значение. Малыш и родители «говорят» по очереди — он что-то лепечет, папа отвечает: «Ах, вот как?» Ребенок лепечет в ответ, на что папа заявляет: «Ну, об этом надо будет посоветоваться с мамой».
