– Папа, я хочу тебя кое с кем познакомить.
Эверетт приблизился, и я добавила:
– Это Эверетт.
И подумала: «Вспомни, кто он такой. Ну пожалуйста».
Папа поднял взгляд на Эверетта, перевел глаза на мой неокольцованный безымянный палец, улыбнулся.
– Как же, помню. Очень рад познакомиться, Эверетт.
Эверетт пожал папину руку.
– Взаимно, Патрик. Извините, что на Рождество не удалось вырваться.
Мы действительно собирались встретить Рождество с папой, а после вернуться в Филадельфию и остаток праздников провести с семьей Эверетта. Наши планы нарушила метель, а когда она улеглась, мы не стали перебронировать авиабилеты. Впрочем, эта подробность давно и безвозвратно канула в дебри папиной памяти. Папа издал звук, не поддающийся идентификации; пожалуй, Эверетт уловил в нем недовольство.
– Я все уладил, Николетта. Можем идти. Или ты хочешь здесь перекусить?
Вот так же я себя чувствовала в семнадцать. Сидела в кухне, а папа спрашивал: «Останешься на обед?» – «Не останусь», – отвечала я. Всегда, неизменно. Норовила слинять с тех пор, как покончила с самовнушением на тему «Мама, может, еще и выживет».
– У меня полно дел, – сказала я. – Заеду на днях, пап.
Эверетт положил на стол свою визитку.
– Директор и медсестры мною предупреждены, но на всякий случай, Патрик, прошу вас: если вдруг кто-то вздумает задавать вам вопросы – позвоните мне.
Папа вскинул бровь, поймал мой взгляд. Но я уже встала из-за стола. В дверях я оглянулась. Папа смотрел мне вслед. Я кивнула ему, мысленно помолилась, чтобы он не забыл про визитку.
Под предлогом, что мне нужно в туалет, я оставила Эверетта болтать с дежурной медсестрой. Закрывшись в кабинке, изнемогая от тревоги, набрала номер Тайлера. Заклинала, слушая гудки: «Ну ответь же, ответь!» Конечно, Тайлер не ответил. Я стала прикидывать, не позвонить ли в справочную, не выяснить ли номер паба «Келли». Из холла доносился голос Эверетта:
– Что конкретно говорил Патрик Фарелл?
Я выскочила в холл, позвала:
– Эверетт?
Он неохотно отделился от стойки рецепции.
– Я готова. А ты?
* * *
Сплетни – вот главная опасность любого расследования. Распространяются как зараза, никого не щадят. Я этой гадости отведала задолго до того, как стала работать школьным психологом.
Опасны сплетни потому, что произрастают из фактов, как из зерен; это уже после побег начинает жить своей жизнью, ветвиться, цвести пышным цветом. Правда и выдумка питаются из одного корня, становятся неразделимы. Потом и не вспомнишь, где первая, а где вторая.
Вскоре после пропажи Коринны не осталось необшаренных мест, неопрошенных свидетелей и непроверенных версий. Что было делать жителям Кули-Ридж? Только домыслы строить.
О Коринне, о Байли и обо мне. Мы-де безрассудные, мы безответственные; о последствиях своих действий сроду не думали. Бывало, возле пещеры из горлá пили, по кругу пускали бутылку, еще и мальчиков впутывали. Тырили шоколадные батончики из универсама (на спор, на слабó); собственность чужую не уважали, авторитетов не имели. И вечно висли друг на дружке, целовались-обнимались, вон и фотографии есть: поди пойми в этом клубке рук да ног загорелых, волос неприбранных, кто есть кто. «Девчонки эти даже мальчиками менялись!»
Доказательства? Пожалуйста, до сих пор хранятся в «коробке»: Джексон целуется с Байли, Коринна на моих глазах лезет к Тайлеру. Мы втроем кружимся на подсолнечном поле, сливаемся в одно целое, размытое, призрачное. Я за пределами кабинки чертова колеса, гляжу вниз, в глаза верной гибели. Мы жили слишком близко – и друг от друга, и от некоей таинственной черты; были слишком безрассудны, слишком неукротимы, слишком уверены в собственном бессмертии. Лезли на рожон. Нарывались. И, согласно общему мнению, в итоге нарвались.
Может, и так.
А по другую сторону – Дэниел, Джексон и Тайлер; ребята, с которых глаз спускать нельзя. Они постоянно рядом с нами отирались. Порывали с нами, отталкивали нас, если что им не по нраву – и возвращались, опять же к нам, чтобы получить больше.
Ну и стоит ли удивляться, что все так вышло?
Я лично только одному удивлялась: как ребята это выдержали.
* * *
Я ехала медленно, опасаясь неожиданных резких поворотов, каких полно на этом шоссе. А то еще олень выскочит на дорогу и замрет, как нарочно, на двойной желтой. Вдобавок Эверетт проверял почту, а за следующим изгибом шоссе зона действия кончалась.
Вот сейчас примется проклинать мобильную связь. Но Эверетт молчал.
– Может, в библиотеку заедем?
– Не надо. Дела подождут до завтра.
– Голоден?
– Как волк.
– Ясно. Знаю подходящее местечко. – Быстро взглянув на Эверетта, я добавила: – Просто дома у меня одни полуфабрикаты для микроволновки. Завтра заедем в супермаркет.
– Тебе следует лучше питаться. Ты похудела.
Если судить по болтающимся штанам, Эверетт прав. Я была занята по горло, днями не ела, до изжоги пробавлялась кофе и содовой. Любая пища или казалась несвежей, или имела металлический привкус.
Возле паба «Келли» я остановилась – не на парковке у фасада, а позади здания; во-первых, передняя парковка была уже заполнена машинами, во-вторых, местные всегда останавливаются с тылу. Тайлеров пикап отсутствовал, зато в уголке маячил велосипед Джексона.
Вечером в пятницу посетители иные, не те, что по будням в дневное время. Съезжаются на выходные студенты; ищут, чем бы заняться. Здесь же отмечают конец рабочей недели; работяга не уйдет, пока не опрокинет пару-тройку дополнительных порций. А пахнет и в пятницу, и в другие дни одинаково – алкоголем, жиром, парфюмом и пóтом.
За барной стойкой дежурили двое – Джексон и незнакомая женщина с распрямленными, длинными, аж до талии, волосами и в чересчур тесном топе. Оценив меня взглядом, она кивнула на столики и произнесла «Располагайтесь», как будто я без нее не знала здешних порядков.
Я скользнула за столик для двоих, притиснутый к окну, с обзором вестибюля и с видом на лестницу, что вела на второй этаж.
– Ты пока меню посмотри, а я напитки закажу, – произнесла я, вставая.
Эверетт указал на официанта с официантками, но я только головой качнула.
– Этак мы до завтра ждать будем. Доверься мне.
Я подошла к барной стойке и постучала по столешнице, потому что Джексон упорно смотрел в пол.
– А, Ник. Ну и что тебя к нам привело?
– Водку с тоником. Двойную, – сказала я.
– Трудный день выдался, да?
– И бутылку минералки.
