Будто только меня и ждала.
В кабинете было полно горшечных растений; имелся даже настольный дзен-сад. По мелкому песку пролег волнистый след миниатюрных грабелек.
– Что вы сделали с моим отцом? Это как называется? Сначала на парковке я натыкаюсь на офицера Стюарта, затем нахожу отца в ступоре. Что здесь произошло? Отвечайте!
– Прошу вас, Николетта, присядьте.
Она указала на диван, но я села на стул с прямой спинкой – тот, что стоял возле письменного стола. Не с руки качать права, когда утопаешь в диванных подушках перед дзен-садиком.
Карен Аддельсон нарочно медленно шла к своему месту за столом. Наконец уселась, положила руки на регистрационный журнал. Костяшки пальцев надулись синими венами; эти вены накинули заведующей добрых десять лет. Пожалуй, ей под шестьдесят. Как и папе. Господи, зачем только мы его сюда упекли!
– Мисс Фарелл, – заговорила заведующая, – к сожалению, не в моих полномочиях закрывать двери перед полицией. Как бы мне ни хотелось уберечь пациентов от излишних волнений – есть закон. Кроме того, речь идет всего о нескольких вопросах. Похоже, ваш отец является свидетелем преступления.
Я усмехнулась.
– Ну конечно. Копы, чего доброго, рассчитывают его и в суде допросить.
– Мисс Фарелл, даже если ваш отец будет официально признан недееспособным, у нас все равно связаны руки. Мы не вправе препятствовать полицейским, желающим задать вопросы пациенту. Это могли бы сделать вы – как дочь.
– Вы вообще его видели? Он себя не помнит. Околесицу несет.
– Послушайте. Ваш отец говорил с медсестрой, называл ее вашим именем, повторял, будто знает, что случилось с пропавшей девушкой. Медсестре пришлось заявить в полицию. Сами подумайте, могла ли она поступить иначе?
Мне большого труда стоило не вытаращить глаза от удивления; снизу, к самому горлу, подкатила тошнота.
– Нет, это вы подумайте. Мой отец принял за меня другую женщину – это ли не показатель, что он сам не знает, что говорит? Где ваша логика? Мой отец не в себе, это же очевидно.
– Напротив, ваш отец – человек очень умный. В его словах всегда есть зерно истины. Поговорите с ним. Спросите о пропавшей, выслушайте, что он ответит.
– Вы присутствовали при допросе?
Карен Аддельсон ответила не сразу. Ей понадобилось целое мгновение, чтобы собраться с мыслями. Такую же тактику применял Эверетт. «Выдержи паузу, успокойся, стабилизируй ситуацию. Не выдай своих эмоций, перехвати козырь».
– Нет. Полицейский мне не позволил.
Я резко отодвинулась от стола. Гнев у меня всегда сопровождался слезами, как будто эти две эмоции имели общий корень. А от слез я еще больше злилась – на собственную слабость. Вот бы мне быть самоуверенной, вот бы хладнокровно предъявлять людям требования, как Эверетт. Меня хватило лишь на то, чтобы пулей вылететь из кабинета.
* * *
Папе понадобился почти час, чтобы узнать меня. Все это время я сидела с ним, ждала. Наконец в папином мозгу что-то щелкнуло. Папа взглянул на мое фото, повел глазами на оригинал.
– Ник, – произнес он, постукивая пальцами по тумбочке, – помнишь, у тебя была подруга, а у нее – брат? Ник, ты знала, что этот брат – полицейский? Я вот не знал…
– Все хорошо, папа. Я все улажу. Только скажи, о чем он тебя спрашивал. Скажи, что ты ответил.
Я встала, закрыла дверь. Папа искоса следил за моими действиями.
– Он спрашивал об этой девушке. Которая пропала.
Я вздрогнула.
– Ты не обязан отвечать. Десять лет прошло. Марк, пожалуй, и не помнит…
– Нет, я не о Коринне говорю. То есть о Коринне тоже. Но не только о ней. Я о другой. Забыл, как ее…
– Аннализа Картер? Папа, ты никак не можешь быть свидетелем. Ты здесь находишься вот уже… – Я кашлянула. – В общем, когда Аннализа пропала, ты был здесь.
– Как давно я здесь, Ник? Сколько времени? Это очень важно.
Я ответила не сразу.
– Почти год.
Он втянул ртом воздух.
– Я опоздал.
– Папа, о чем они спрашивали?
Нужно было удержать его в сознании.
– Спрашивали, хорошо ли я ее знал. А еще – о твоем брате. Они всегда о нем спрашивают. Зря он так поступил.
Папа глядел на мой висок. Казалось, он видел отметину десятилетней давности, оставленную Дэниелом. Словно все случилось минуту назад. Папин взгляд пробудил память плоти – саднящую боль. Языком, изнутри, я пощупала щеку, ожидая ощутить вкус крови. Один удар с разворота – и Дэниел стал пожизненным подозреваемым.
– Он хотел знать, как я считаю – связаны две пропажи или нет. Связана Коринна с Аннализой или нет. В этом доме, Ник, слишком много всего.
– В доме нет ничего особенного, папа. Клянусь тебе.
– Как же нет, когда есть? Мне нужно… Я, знаешь, вел записи. Когда память стала отказывать. Для себя. Я…
Дверь открылась, вошла медсестра.
– Миссис Аддельсон зовет вашего отца на медицинское освидетельствование. Собирайтесь, Патрик.
Говоря, медсестра избегала моего взгляда.
Папа встал, направился к двери. По пути положил мне на плечо свою тяжелую руку и шепнул:
– Скелеты, Ник. Найди их. Найди их первой.
* * *
По дороге домой я сделала несколько звонков. Ни один абонент не ответил. Дэниел выехал на объект. Тайлер был занят работой. Эверетт не взял трубку, но скинул эсэмэс: «У меня совещание, позже перезвоню».
А возле дома меня ждала Лора. Полулежала на деревянных ступенях террасы, в неудобной позе, опершись на локти.
Мы с Лорой не имели привычки сваливаться друг другу на голову. С предрожденчика вообще не разговаривали. Что это за известие, которое нельзя сообщить по телефону?.. Едва дыша, с колотящимся сердцем, я направилась к террасе. Увидела цветочные горшки и контейнеры; выдохнула.
– Привет, – поздоровалась Лора. – Дэн сказал, в саду новые растения не помешают. У меня руки чешутся что-нибудь благоустроить, а дома выдумку приложить уже не к чему. Я бы сама растения посадила, да не могу – еще опрокинусь на спину и стану ногами сучить, как жук перевернутый. Извини.
– Ну что ты. Не надо было так напрягаться. В любом случае спасибо.
– А еще, – продолжала Лора, – я приехала извиниться за субботнее. За моих подруг.
Я качнула головой.
– Забудь. Все нормально.
– Нет, не все. У них бывает: сначала говорят, потом думают. А так они славные. Хотя это, конечно, их не оправдывает.
– Ладно, принимается, – сказала я, лишь бы Лора замолчала.
Я уселась рядом с ней на ступенях.
