– Я им сказала, что просто училась костер разводить. Ну учат же этому скаутов. Мало ли, куда судьба забросит. Сказала, что пламя из-под контроля вырвалось.
И улыбнулась своей неподражаемой улыбкой. Словно ничего особенного для меня не сделала. Подумаешь, полгода общественных работ; подумаешь, нахлобучка от отца. Пустяки. Ничто по сравнению с эффективной психологической поддержкой.
Могла ли я не отвечать взаимностью на любовь Коринны Прескотт? Мог ли вообще кто-нибудь? Я верила, что моя к ней любовь основана на благодарности, а не на природной тяге ко всему дурному, к ее способности не моргнув глазом сеять разрушения – в конце концов, Коринна ведь убила птицу и сожгла заброшенный сарай. Я верила, что это она сделала из любви ко мне. Так было приятнее, легче.
Сейчас, сквозь фильтр времени, все видится иначе. Достаточно подрегулировать затвор виртуального фотоаппарата, на долю секунды увеличить или уменьшить выдержку, выбрать иной угол зрения – и закрадывается мысль: а может, Коринна не только из любви ко мне взяла вину на себя? Уж не хотела ли она меня в должницы записать, чтобы после, в подходящий момент, потребовать должок – или попрактиковать эмоциональный шантаж?
Пожалуй, Коринна считала жизнь этакой игрой, в конце которой каждый остается при своем. Верила в основополагающую справедливость. Риски оправданны; к задачнику прилагаются ответы; каждому отмерено равное количество друзей и врагов. Набранные очки суммируются. Теперь я понимаю: все, что мы вытворяли, все, что говорили (а также не вытворяли и не говорили) – фиксировалось в Кориннином черепном гроссбухе. Да и в наших тоже.
* * *
По дороге к Тайлеру я набрала номер Дэниела. Он ответил сразу:
– Алло!
Фоном шло щелканье клавиш.
– Ты что, путался с Аннализой Картер?
Щелканье прекратилось.
– Господи, Ник!
– Отвечай, Дэниел! Ты совсем сдурел? У тебя совесть вообще есть? Лора на сносях, а ты…
– Ник, мне хочется верить, что ты сейчас не лекцию о супружеской верности читаешь. Расслабься: я с ней не путался. Нет и еще раз нет.
Слишком уж театрально. Наверняка ложь. Так всегда отвечают на допросах. Сколько бы ни было доказательств, подозреваемый гнет свое. Гнет и молится, чтобы кто-нибудь его ложь подтвердил.
Один раз я для Дэниела это уже сделала.
Десять лет назад, когда Ханна Пардо явилась к нам домой и в гостиной начала расспрашивать моего брата.
– Состояли ли вы с Коринной в каких-либо отношениях?
Я была в ванной. Легла на пол, прильнула к вентиляционной решетке и услышала, как Дэниел поклялся:
– Нет. Никогда.
Потом настала моя очередь идти в гостиную, и я повторила Дэниеловы слова. «Нет, – заверила я Ханну Пардо. – Никогда».
– Ник, ты слушаешь или как?
Голос брата пробился сквозь атмосферные помехи.
– Джексон сказал, что ты…
– Джексону лишь бы языком трепать. Слушай, я сейчас занят. У тебя все? Ты позвонила, только чтобы допрос мне устроить?
– Все, все.
Я нажала «отбой». Почувствовала тошноту. Опять все паучьи нити тянутся к пропавшей девушке. Джексон определенно сделал мне предупреждение. Аннализа червем пролезла в жизнь каждого, кто хоть как-то был связан с Коринной Прескотт. Аннализа словно что-то вынюхивала.
Выжидая на светофоре, я боковым зрением видела плакат – надпись «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», огромные, пытливые глаза. Меня снова затрясло.
Я тоже занималась поисками.
Возможно, Аннализа преуспела больше моего.
* * *
На станции Тайлера не было. Я нашла его сотней ярдов дальше; он руководил расширением железнодорожного полотна. Тут же находился рамный пресс, уже готова была цементная основа. Сам Тайлер стоял на противоположной стороне улицы, в окружении рабочих. Все они, как и Тайлер, были в потертых джинсах, футболках и грубых коричневых ботинках; Тайлер еще одиннадцать лет назад начал так одеваться. И все равно я его мигом различила среди остальных. Они, остальные, светили ярко-желтыми касками; на Тайлеровой голове чернела бейсболка с логотипом компании: «ЭКК».
Тощий, жилистый рабочий повел головой в мою сторону и бросил:
– Гости к кому-то.
Тайлер повернулся с нарочитой медлительностью. Совершенно бесстрастно. Раньше, стоило мне появиться, Тайлер сиял улыбкой, восклицал: «Это ты, Ник!», словно я отсутствовала всего сутки. А не полгода, не год, не полтора.
Сейчас лицо осталось каменным.
– Привет, – сказал Тайлер.
Только большой палец чуть дернулся, а так – никаких признаков, что я для Тайлера не чужая. Он покосился на тощего, который издали нас отслеживал.
– Чем могу помочь?
– Поговорить надо. Безотлагательно.
Мысленно я себя за это «безотлагательно» пнула. Так Эверетт выражался на совещаниях.
– Идем.
Тайлер указал на фургончик, и я запаниковала: неужели придется говорить в присутствии его отца? Но нет, в фургончике была Тайлерова собственная контора. Единственный письменный стол, бумаги, сверху – ключи от пикапа. Несколько стульев с прямыми спинками. Чертежи и пропуска, пришпиленные к стенам из пробковых плит. Тайлер начал работать у отца, еще когда в школе учился; я думала, это временно. Думала, ему большего хочется, как и мне. Но он, закончив школу, в колледж поступать не стал. Тут бы мне и догадаться. Я, наивная, полагала – он просто ждет моего выпускного, чтобы вместе уехать.
Прошло десять лет, и вот Тайлер – владелец строительной компании. Двумя дипломами меньше, а результат в профессии вдвое лучше.
Он вошел вслед за мной, закрыл дверь, прислонился к ней.
– Я тебя не ждал. – Тайлер выглянул в окно. – Время ты не самое подходящее выбрала.
– Извини. Кое-что случилось.
Я сделала попытку взглянуть ему в лицо, но бейсболка, надвинутая на самые брови, затеняла глаза. Я видела только губы – плотно сжатые, напряженные.
– Что конкретно? – спросил Тайлер, не отходя от двери.
Дистанция между нами казалась осязаемой, нарочитой, неправильной.
– Сегодня ночью, после полуночи, кто-то проник в дом Аннализы.
Тайлер сглотнул. Хотелось сорвать с него бейсболку. Взглянуть ему в глаза.
– Откуда знаешь?
– Сама видела.
– Ник, не шастала бы ты по лесу, а? Не лезла бы куда не надо.
– Тайлер…
– Что?
– Хочу тебя спросить.
Я медлила. Надеялась, спрашивать не придется. Тайлер поправил козырек, отвернулся к окну.
– О чем, Ник?
Я задумалась. Как сформулировать вопрос? Сколько есть вариантов? Шагнула к Тайлеру. Его лицо оставалось в тени.
