Со сном не заладилось: я вздрагивала, мозг терзали версии и имена. Кончилось тем, что я перестала пытаться уснуть. Я лежала и думала: кто? Кто имел причины вламываться в дом, рыться в папиных вещах, шарить в спальне Дэниела? Список охватывал десять лет. Я перестала разбирать, какую загадку разгадываю – о Коринне или об Аннализе. Может, папа прав: времени и впрямь не существует, мы сами его выдумали. Как точку отсчета. Как способ осознания.
* * *
– Будь я чудовищем, – рассуждала Коринна, сидя у нас на террасе, среди пляшущих теней, – я бы притворялась человеком.
Байли прыснула, Дэниел улыбнулся. Коринна шагнула к нему, обеими ладонями взяла за подбородок, повернула его лицо вправо, затем влево, прищурилась, глядя ему в глаза, и вынесла вердикт:
– Не ты. Ты – человек до мозга костей.
Настала очередь Байли. Коринна запустила пальцы в ее длинные черные волосы, потому что Дэниел был рядом, а Коринна любила порисоваться. Носом она коснулась носа Байли. Та не вздрогнула, не отстранилась. Мы давно выучились не противиться Коринне. Мы говорили: «В свое время все узнаем. У Коринны есть план, нам роли отведены. Коринна в ответе».
– Гм, – произнесла Коринна. – Нет, сейчас оно не в этом теле; но оно здесь было. Оно сюда наведывается. Ну-ка, Байли, признавайся: чем ты по его велению занимаешься? Чужих парней, к примеру, целуешь, а?
Я подумала: «Это ты, Коринна, чужих парней целуешь». Но промолчала. И Байли тоже промолчала.
– Как оно, приятно с чужим парнем целоваться?
Кориннина ладонь скользнула Байли на спину, под рубашку; всем телом Коринна прильнула к Байли, а у Дэниела глаза потемнели и затуманились, словно под действием чар.
– А сны тебе чудовище какие навевает? Не о чужом ли парне, а, Байли?
Коринна отступила на шаг – и чары разрушились. Байли пару раз моргнула, Дэниел пошел в дом.
Коринна улыбнулась, будто все было по-прежнему. Взяла меня за подбородок, заглянула в глаза так глубоко, что я увидела собственное крохотное отражение в ее зрачках. Фонарь качнуло ветром, Кориннины глаза сверкнули. Она опустила веки, прижалась щекой к моей щеке, так, чтобы смотреть мимо Байли, и прошептала мне в самое ухо:
– Вот ты и попалась.
НАКАНУНЕ
День 8-й
Теперь, когда мы вынесли вещи из гаража, я поняла, почему много лет назад Дэниел пытался переоборудовать гараж под жилье. Окна на обе стороны, пространство пронизано светом, обнаженные балки подчеркивают высоту шатровой крыши; захламленный закуток отлично подойдет под ванную. Из дверного проема я оглядывала неоштукатуренные стены, вспоминала, как десять лет назад, июньскими утрами, здесь работали Дэниел с папой и Тайлер с мистером Эллисоном. А потом все изменилось.
Послышался приглушенный шум мотора.
– Ник?
Глубокий низкий голос донесся от ворот. В первую секунду я его не узнала. Голос щекотал память, дергал за ниточки. Я обернулась. За воротами, возле мотоцикла, освещенный солнцем сзади, стоял мужчина. Лицо скрывала тень. Я направилась к нему, заслоняясь от солнца ладонью; с каждым шагом тени таяли, а личные черты – проступали. Рукава у него были закатаны, чуть ли не от локтей и до больших пальцев шли татуировки – не изображения, а надписи, выполненные замысловатым шрифтом.
– Ты, Джексон? – спросила я.
Лица все еще было не разглядеть.
Мотоциклист кивнул.
– Я. Привет. Извини за вторжение. Я Тайлера ищу.
– Его здесь нет.
Я остановилась у ворот, неотрывно глядя на его руки. Джексон пригладил отросшие каштановые волосы, и от движения ожили, заколыхались татуировки. Если их свести, да подстричь Джексона покороче, да переодеть – получился бы типичный американец. Квадратная челюсть, рельефные скулы, широкие плечи, сухопарая фигура. Понятно, почему Коринна его выбрала. Сейчас от всех версий осталась только одна. Одна версия плюс оболочка.
Джексон поднес сигарету ко рту, затянулся, выдохнул, вгляделся в меня сквозь дым. Рука у него дрожала.
– Ты уверена?
Я закатила глаза.
– А ты что, пикап его поблизости наблюдаешь?
Я отвернулась, сложила ладони рупором, крикнула в глубину двора:
– Эй, Тайлер! Ты здесь?
Джексон успел окутать себя облаком дыма.
– Уверена, – сказала я.
– Мне не до шуток. Я его обыскался. И не я один. Тайлера с пятницы не видели.
Был понедельник. Семь дней назад Аннализу объявили в розыск.
– А с чего ты решил, будто я его видела?
Джексон прислонился к мотоциклу, каблуки черных ботинок взрыли землю.
– Ник, я в пабе работаю. Слышу, о чем люди болтают. В том самом пабе, Ник, над которым Тайлер снял квартиру.
– Я его не видела, Джексон. Клянусь. С пятницы.
Он помолчал, повозил ногами по грунту, по полосе между асфальтом и газоном.
– У него в квартире телефон звонит, и мне слышно. И… и я не хочу обращаться в полицию. Не надо нам этого. К тебе заехал, потому что подумал: может, у тебя ключ есть? Есть, Ник?
В животе противно заныло. Целых три дня я не видела Тайлера. И даже не говорила с ним. Конечно, я пыталась сама себе объяснить его отсутствие, и у меня даже неплохо получалось; но думала я исключительно о причинах, побудивших Тайлера скрыться. Я не рассматривала дело с другой стороны.
– Нету ключа.
Раньше ключ у меня был, а потом Тайлер переехал. Я бросилась к дому, крикнула на бегу:
– Сейчас, только сумку захвачу.
Джексон кивнул.
– Жду.
* * *
В понедельник, в девять утра, паб был закрыт, и слава богу. Джексон намекнул, о чем здесь в последнее время судачили.
– И пикапа его нет, – сказала я, соскочив с мотоцикла.
Запрокинула голову на Тайлеровы окна. Ставни были закрыты.
– То-то и оно. Пикап еще в пятницу пропал. Зато телефон…
– Телефон на месте, – договорила я за Джексона.
– Можно бы, конечно, позвонить хозяину, да не хочется лишний хвост тянуть. Копы и так уже здесь были. Наверное, Тайлер просто залег на дно – я бы на его месте так и сделал. Все бы складно, если бы не…
– Мобильник.
Мобильник, который надрывается в пустой квартире.
– Да.
Джексон отомкнул замок, мы вошли. При закрытом обеденном зале и отсутствии света над барной стойкой холл показался этакой норой. Впечатление усиливали узкая лестница и замызганная стеклянная дверь. Джексон заперся изнутри и повел меня к ступеням.
– После вас, – выдал он, пропуская меня вперед.
