Я нащупала какой-то жесткий материал; отпрянула. Дрожащими пальцами разгребла землю. Синий брезент, такой же, как у Тайлера над кузовом.
Все происходило со мной, в этом не было сомнений.
Не кто-нибудь, а я сидела в гараже на корточках, с садовым мастерком в руках.
То, что именно я откопала ее, было более чем логично, более чем справедливо.
Я вскочила на ноги слишком резко, так, что в глазах потемнело. Прислонилась к стене. Тайлер с Дэниелом бросили копать, метнулись к моей находке. Нависли над тем, от чего я отшатнулась. Дэниел лопатой сбил землю с синего брезента. Сдвинул брезент в сторону, явив край одеяла.
Жадно и тяжело вдохнул. Пробормотал:
– Твою мать.
Синий в желтую клетку материал.
Мамино одеяло. То самое, которым она укутывала ноги, сидя в инвалидном кресле. И длинные, тусклые, спутанные волосы, как бы выплеснувшиеся из одеяльного кулька.
Словно того, кто закапывал ее в гараже, трясло от мысли, что ей будет холодно.
* * *
Мама умерла не дома. Ее ожидания не оправдались. Хотя они-то были не со смертью связаны, а с жизнью. Мама планировала выкарабкаться. Что плохо в планах, так это их основа. Планы по большей части основываются на надежде, а не на реальности.
Была зима, а зимой мы всегда простужались. Простудились и в тот год. Вирус принес папа, это я помню точно. Что на меня не похоже. Например, мы с Дэниелом вместе болели ветрянкой; мама купала нас в настое овса и мазала каламином, и это врезалось мне в память. Но вот кто первым заболел – я или Дэниел, – сказать не могу. А насчет той простуды помню. Папу ночами бил сухой кашель, мы надевали маме марлевую маску, папа спал в гостиной на диване. За папой свалился Дэниел, потом – я. Наконец, мама.
Мы трое благополучно выздоровели, а в мамином случае простуда обернулась пневмонией, отправкой в больницу, отеком легких, бесполезными капельницами и внезапной смертью.
Мама оказалась смертна. Она была смертна – и тем не менее ее смерть застала нас врасплох. Наверное, я ожидала от мамы последних, прощальных слов – исполненных мудрости, значимых, которые я могла бы передать своим детям. Которые хранила бы в сердце, как великое сокровище.
Мне казалось, меня ограбили.
А все из-за папы. Это даже ему было ясно. Конечно, если не лукавить перед самой собой, придется признать: виноват вирус, а еще – рак, опередивший этот вирус. И заразиться мама могла от любого из нас. Но, если учесть все ниточки, если по каждой из них вернуться в исходную точку (что папа, без сомнения, и проделал, потому что такой уж он человек – ни единой кроличьей норы не пропустит); так вот, все ниточки привели бы именно к нему.
Возможно, он даже и знал, от кого подцепил тот вирус. От конкретного студента; от коллеги в преподавательской комнате отдыха. Или в кофейне перед ним кто-то чихнул. Или неместная тетенька дорогу спросила. Возможно, папе тоже есть кого винить. Возможно, он видел того вирусоносителя после – с подругой; или в машине, смеющегося; или застывшего в рассеянности у окна – и думал: «Ты убил мою жену». А вирусоноситель про свое преступление – ни сном ни духом. Сколько вообще людей несут ответственность за ту или иную трагедию – и не догадываются об этом?
* * *
Вот о чем я заставила себя думать, увидев край одеяла. Вот что сделала ради самозащиты. Получить хоть миг отсрочки. Сфокусироваться на собственном гневе, на маминой смерти, на поисках крайнего. Раздуть чужую вину, упиться непредсказуемостью последствий самых незначительных событий… Лишь бы не сразу понять, что там завернуто в одеяло.
Хруст брезента под лопатой. Осознание – как удар под дых: в одеяло завернута Коринна.
Я бросилась вон из гаража. Рухнула на колени, заблевала мокрую траву. Утерла рот рукой.
Надо мной навис Дэниел, погладил по плечу. Я дернулась, сбросила его руку. Через минуту он уже волок от дома шланг, чтобы напором воды – даром что ливень бушевал по-прежнему – смыть мою блевотину. Впервые мне захотелось обсудить произошедшее. Или хотя бы упомянуть о произошедшем. Признать вслух факт произошедшего. Что нам делать? Что? Это «что» готовилось сорваться с моих губ – но не сорвалось.
Дэниел уже начал составлять список важных дел. Первый пункт: «Уничтожить улики».
– Мы это сожжем, – сказал Дэниел.
– С чего вообще, – заговорил из гаража Тайлер, – копов сюда принесет? Они же не знают, где тело.
В дверном проеме, при тусклом освещении, вырисовывался его силуэт. Тайлер все еще смотрел на одеяло – личную вещь кого-то из Фареллов. Он смотрел на синий брезент – точно такой, как на его пикапе. Он смотрел на развороченный бетонный пол – «Элиссон констракшн» производила и производит работы по бетонированию полов.
Тайлер выругался, пнул инструмент. Выскочил из гаража, содрал брезент с кузова. Швырнул его на синий сверток, подоткнул с боков лопатой. Я оставалась под дождем. Дэниел помогал Тайлеру.
Вот он выглянул из-за двери, шагнул под дождь. Как и я, рухнул в траву, на колени.
– Это Коринна? – спросила я.
Дэниел сначала вытер губы, затем выплюнул то, что оставалось во рту. Вполне исчерпывающий ответ. Тело с длинными волосами, зарытое в нашем гараже. Кто, если не Коринна?
– Одежда – ее, – сказал Дэниел и снова скорчился, содрогаясь в спазмах.
– Ник, постой на стреме, – велел Тайлер.
И я встала на стреме. Отвернулась к лесу, чтобы не смотреть, как Дэниел с Тайлером тащат к пикапу синий сверток: брезент, под брезентом – одеяло, в одеяле – Коринна. Как они грузят Коринну в кузов. Гнала из памяти образ Коринны – живой и отчаянной; старалась не считать в уме, сколько раз стояла на этом самом месте и в скольких дюймах от поверхности покоилась истина.
Дэниел положил руку Тайлеру на плечо. Забрал у него ключи от пикапа. Бросил:
– Не тебе это разруливать.
Тайлер вытер лицо ладонью.
– Можно на стройплощадке, Дэн.
– Нельзя. О себе подумай. Ты и так достаточно сделал.
– Дэниел… – начала я.
– Ник, я разберусь. Я по работе всю округу объездил. Чего-чего, а пепелищ здесь хватает.
Мы это делали. Наяву. Вывозили мертвое тело, понятия не имея, каким образом оно попало к нам в гараж. Я подумала о полиции и об адвокатах – как бы они стали объяснять этот факт? А еще я подумала об Эверетте, не сумевшем отследить телефонные звонки в деле Парлито.
– Не бери с собой сотовый, – сказала я. – В нем навигатор.
– Сотовый на кухне, – отозвался Дэниел и указал на изуродованный гараж. – Приберешься здесь?
Он обращался к Тайлеру – от меня ведь толку не могло быть по определению. Тайлер кивнул.
Дэниел отъехал. Я заплакала, надеясь, что слезы будут смыты дождем.
