Слова Аннализы ускользали, как дым. Приходилось делать над собой усилие, чтобы улавливать их.
– Где-то за неделю до пропажи Коринны мне подарили новый фотоаппарат. С функцией ночной съемки. Вот я и щелкала напропалую. А ваш дом всегда жуть на меня наводил. Когда помладше была, думала, там призраки кишмя кишат. Как погляжу в вашу сторону, сквозь деревья… – Аннализа передернула плечами. – Может, это потому, что твоя мама умерла. Но потом ведь все цветы в палисаднике зачахли. Мне представлялось, что смерть – она вроде заразы…
Словно от укуса смерти, яд пошел распространяться из сердца дома дальше – в палисадник, во двор.
– Ну и вот, я сделала эти снимки после ярмарки, но ничего на них разглядеть не могла. Засунула куда-то в стол, а уж потом, в выпускном классе, мне купили новый компьютер, весь такой навороченный, и тогда я занялась старыми снимками. Пришлось повозиться, зато и результат налицо.
Как на поляроидном снимке, от ее слов тени начали оживать.
– Гляди-ка – аж позеленела! Ник, ты не знала, что ли? Не подозревала даже?
Позеленела я оттого, что чувствовала – сейчас меня стошнит. В кухне воздуха не хватало. Снимки открылись Аннализе в восемнадцать лет – а это опасный возраст. В восемнадцать парни одержимы неконтролируемыми эмоциями. Они импульсивны, они напряжены, как змеи перед выпадом и смертельным укусом. В восемнадцать неодолимой становится тяга девчонок ко всему смутному и неуловимому. Ко всему потустороннему.
– Нет, – ответила я и попыталась выхватить снимок. – Убирайся отсюда ко всем чертям, Аннализа.
Она по-птичьи склонила голову.
– Думаешь, Ник, я помалкивать буду?
С мерзкой улыбочкой она взяла сотовый, забегала по клавишам длинными, тонкими пальцами.
– Ты что делаешь? А ну-ка, прекрати!
Аннализа повернула телефон ко мне экранчиком, чтобы я могла прочесть имя абонента.
– Помнишь брата Байли Стюарт? Сейчас он – офицер Марк Стюарт. Так вот, мы с Марком в школе вместе учились.
В поле моего зрения наметились те же изменения, что на старой фотографии – изображение с краев поблекло, расплылось. Я видела только экранчик сотового. Только текст эсэмэски, набранный Аннализой: «У меня есть вопросы по делу Коринны Прескотт. Готова обсудить их в любое время».
– У тебя времени – до утра. Потому что утром Марк Стюарт проснется и прочтет мое сообщение.
В горле пересохло. Взгляд снова упал на фотографии. Со мной и наяву. В ушах звенело, воздух искрил.
– Откуда мне знать, что ты эту гадость копам не отнесешь?
– Ну не отнесла же пока.
– Пока?
– Видишь ли, несколько лет назад я оставила снимки твоему отцу. С такой же точно запиской. – Аннализа подвинулась ко мне. – И он заплатил. Он продолжает платить. Как думаешь, Ник, почему?
Папа платил ей за молчание. Других причин я не видела. Каждый должен долги отдавать.
«Прейскурант» трепетал в моей руке.
– Откуда у меня такие деньги?
Десять тысяч за молчание. Двадцать – за флешку.
– Тайлер сказал, что ты выходишь замуж. Что твое кольцо стоит дороже, чем этот дом. И что ты работаешь психологом в пафосной частной школе. И что у тебя отпуск до осени.
– Аннализа, у меня нет денег. И собственность на мое имя никакая не записана. Я беднее тебя.
Закатив глаза, она поднялась. Но из-за ее субтильности все равно выходило, что я смотрю на нее сверху вниз.
– Ты ведь приехала, чтобы дом продать, верно?
Я кивнула.
– В таком случае предоставляю тебе отсрочку платежа.
Она сунула мобильник обратно в карман.
– Ты, Аннализа, на голову больная. Тайлер в курсе, что с психованной связался?
Аннализа инстинктивно подняла руки. Тем же самым жестом я отреагировала на нее – невидящую меня из темного двора за темным окном.
– Надо же мне на что-то жить.
– А работать не пробовала? – съязвила я.
И сразу вспомнила: у меня-то был стартовый капитал. У меня были отец и брат. У меня была поддержка.
– Подумаю на досуге, – сказала Аннализа и шагнула к двери. – Две недели, Ник. У тебя две недели.
– Но я не могу…
– А ты постарайся.
Внезапно она метнулась к столу и схватила кольцо.
– Полагаю, колечко как раз и тянет на всю сумму. Да, Ник?
Ответить я не могла. Просто не знала стоимости кольца. Аннализа надела его на указательный палец.
– У себя колечко подержу, пока ты не заплатишь.
– Ты совершаешь ошибку. Оставь кольцо.
Аннализа успела открыть дверь.
– Ну что ж ты в полицию не звонишь? Давай, Ник, вызови копов! А я пошла. Колечко послужит гарантией платежа.
Она меня проверяла. «Что выберешь, Ник? Прошлое или будущее? Снова сбежишь или заплатишь уже, наконец, по счетам?»
В голове не укладывалось. Почему она так со мной поступила? С чего взяла, что прокатит? Она ведь была такой тихоней. Робкий, одинокий олененок, а не девочка.
По крайней мере, этот образ складывался из осколков моих воспоминаний.
А какой запомнилась ей я?
После маминой смерти миссис Картер взялась по-соседски посылать нам обеды. Приносила их Аннализа. Должно быть, ей в память врезалась пришибленная девочка, открывающая дверь; девочка, молчаливо принимающая судки с «домашним». Девочка, сломленная горем. Или в Аннализиной голове сохранился другой эпизод: потрясенная Ник на заплеванном ярмарочном пятачке; Ник, которую прилюдно ударил старший брат.
Печальная и безответная тихоня, которой можно помыкать.
Такой я виделась Аннализе.
Просто ей не все мои стороны были открыты. Просто она меня не знала. От слова «совсем».
* * *
Сначала я остановила пикап Тайлера возле пещеры, и Тайлер надел мне на палец колечко, а я пересела к нему на колени. И только потом увидела Коринну. Поверх Тайлерова плеча разглядела, как автомобиль Джексона остановился за деревьями, на краю парковки перед пещерой.
– Что там такое? – спросил Тайлер.
– Ничего, – ответила я. – Коринна с Джексоном прикатили. Не отвлекайся. Им нас не видно.
Зато мне было видно, как Коринна распахнула дверцу, выскочила, закричала на Джексона. Мне был слышен его ответ – неразборчивый, приглушенный стенами пикапа. Затем Джексон газанул – только шины взвизгнули. Коринна могла бы пойти через лес, быстро добралась бы до моего дома. Но она исчезла за выступом скалы – значит, направилась к шоссе.
– Может, подхватим ее? – Повернувшись на сиденье, Тайлер успел увидеть, как уходит Коринна.
