Глаза – голубые, улыбка – лучезарная. Перед такой трудно устоять. А лет этому Эндрю явно меньше, чем мне.
– Очень приятно. Николетта. Вообще-то, я живу в Филадельфии.
– Жаль. Здесь, значит, временно?
– Да. – Я указала на скамейку в уголке сада. – Вон он, папа.
Упершись локтями в колени, обтянутые коричневыми штанинами, папа горбился над книгой, словно в каждом прочитанном слове искал дополнительный смысл.
– Спасибо за помощь, Эндрю.
Я заставила себя улыбнуться медбрату – и вышла.
В саду папа был не один. Группка женщин уселась за столик кафетерия, намереваясь перекусить содержимым пластиковых коробок. Двое мужчин играли в шахматы. Еще несколько пациентов мерно шаркали по дорожке, которая огибала сад по периметру. Я села рядом с папой.
– Привет, пап.
Он оторвался от книги, глянул на меня.
– Что ты читаешь?
– Набокова. Понадобится в следующем семестре.
Папа прикрыл книгу, чтобы показать мне обложку.
Понятно. Он не в нашей реальности. Но и недалеко. Я кашлянула, покосилась на него.
– Вчера, – начала я, – ты мне сказал, что видел мою подругу Коринну. Только это было давно. Ты видел ее на нашем заднем крыльце.
– Я так сказал? Не припоминаю.
Большим пальцем папа придерживал стопку страниц, потихоньку отпуская их, создавая эффект рисованного мультика.
– Да, ты так сказал. Вот я и подумала… я подумала, может, ты знаешь, как она туда попала?
Папа не ответил, только ниже склонился над книгой. Но его взгляд не перемещался по строчкам – папа смотрел в никуда.
– Я слишком много пил, – наконец, произнес он.
– Да. Ничего, забудь.
– В смысле, я поехал за тобой. Мне позвонили, сказали: с вашей дочерью инцидент на чертовом колесе. Я сказал, что не могу приехать. А сам поехал. Разозлился очень. Вскочил в машину, нажал на газ. Давно назревало – и вот назрело.
Он отложил книгу, прищурился.
– Ты нарывалась, Ник, потому что я тебя не одергивал. Никогда. Вот я и решил ехать. Решил вести себя как нормальный отец.
Я покачала головой. Направление, которое приняла беседа, мне совсем не нравилось. Я уже знала, куда мы так зайдем. Границы переступим. И спрятаться негде будет – ни мне, ни папе.
– Я доехал до поворота к пещере и подумал: никудышный из меня отец. Хорошие отцы в пьяном виде за руль не садятся. Я свернул с шоссе и заглушил мотор.
– Где это было, папа?
Прозвучало, как сдавленный хрип.
– Как раз перед пещерой. Там еще подъездная дорожка и тупик. Я туда зарулил и остановился.
Папа взглянул на меня и добавил:
– Не плачь, милая. Папочка был пьян. Папочке нужно было протрезветь. Воздухом лесным подышать.
Папочке нужно было остановиться.
– Я опустил оконные стекла. Подумал: вздремну, хмель и пройдет.
Он сложил руки на коленях так, что пальцы одной руки барабанили по костяшкам другой.
– Но уснуть не получилось. Послышались крики…
Время пришло.
– Папа, что ты сделал?
Он напрягся всем телом, руки задергались.
– Ты о чем?
Прищурившись, папа огляделся по сторонам.
– Это настоящая кроличья нора, дочка.
А Коринна – кролик. Мы пытались угнаться за ней, и вот куда она нас завела.
– Ник, мне здесь не нравится. Уходи. Ты должна уйти, Ник, я так хочу.
Я встала со скамейки. Воздух был густой, папины слова – как электрические разряды. Мы трое на старом фото – неразделимы; мы – смазанный, многорукий призрак, этакий вихрь, воронка шторма. Так же вихрились, не давая четкой картинки, и мои воспоминания. Я пошла прочь, не посмев напоследок взглянуть папе в глаза.
* * *
Пикап стоял на подъездной дорожке, однако самого Тайлера в доме не было. Он сидел на заднем крыльце, вытянув ноги, пачкая травой брюки.
– Есть новости? – спросила я.
– Нет. С отцом говорила?
Я села рядом. Подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком, чтобы видеть только травинки в собственной тени.
– Не могу понять, что случилось. Что на этом снимке. Неразбериха полная. Папа сказал, что ехал мимо пещеры. Что свернул к пещере. И все. Больше ни слова.
Тайлер взял меня за руку.
– Ты мне тогда соврал, да, Тайлер?
– Нет, Ник. Я никогда тебе не вру.
– Но… что, по-твоему, случилось с Коринной?
Я представила ее на этом самом крыльце, в дюймах от того места, где мы сидели. Волосы вылились из одеяльного свертка; над ней, едва помещаясь в кадр, нависла тень. По спине побежали мурашки.
Тайлер сверкнул на меня глазами, крепче стиснул мою руку.
– Как ты не понимаешь, Ник? Мне параллельно, что там с ней случилось.
– По-моему, пора уже этим заинтересоваться. – Я глубоко вдохнула. – Имеются фотографии; Коринна мертва. Расскажи мне. Расскажи мне все.
– Клянусь, ты ничего плохого не сделала. Забудь.
Я кивнула. Он обнял меня, и я не стала сопротивляться. Позволила себе поверить Тайлеру.
* * *
Целостной картины не получится. Получатся фрагменты, но иначе я не могу рассказывать. А так, по фрагментам, пожалуй, прослежу всю историю – до точки отсчета. И прежде, чем перейти к кошмару, я должна показать хорошее.
Чтобы стало понятно: Коринна вконец запуталась. И она была пьяна.
И еще: клянусь, я ее любила.
Итак, Коринна приплясывала на обочине, выставив большой палец – голосовала. Я и не подумала притормозить.
– Ты что, не остановишься? – спросил Тайлер.
– Нет.
Наши с ней взгляды скрестились; в следующий миг она опустила руку и попятилась с дороги. Я сильнее надавила на газ; подумала: «А не пошла бы ты…» И моргнула. Всего единожды. Но Коринна успела снова шагнуть на шоссе – прямо перед пикапом.
Тайлер выбросил руки вперед, я нажала на тормоза. Изо всех сил крутнула руль, зажмурилась. Услышала визг шин по асфальту. Ремень безопасности едва не рассек меня надвое, дыхание перехватило. Раздался звон стекла, глухой стук металла. Пикап остановился.
Я пыталась сделать вдох. Все вдруг представилось слишком ясно, но количество деталей зашкаливало, и разум с ними не справлялся. Пикап развернуло на сто восемьдесят градусов, боком он уперся в заграждение, за которым зияла пропасть. Прямо передо мной в разбитое окно ткнулась ветка, распорола мое плечо – шрам виден до сих пор. Я смутно слышала голос Тайлера, но не понимала слов. Не могла шевельнуться. Не ощущала боли.
