Однако пора уже вспомнить о капитане Тютчеве, который еще в апреле 1762 года стал мужем Пелагеи Денисовны Панютиной. Капитан был человек небогатый: ему лично принадлежали всего 160 крепостных душ, к тому же разбросанных в шести селах, расположенных в трех различных уездах Ярославской и Тульской губерний. Его жена Пелагея в качестве приданого получила 20 душ крепостных и родительский дом в селе Овстуге Брянского уезда Орловской губернии. Молодожены поселились в Овстуге и деятельно занялись хозяйством. Карьера Николаю Андреевичу не удалась: он дослужился всего лишь до чина секунд-майора, но его хозяйственные успехи с лихвой компенсировали служебные неудачи. Тютчев и его жена постоянно покупали землю и крестьян, округляя свои владения, и успешно вели судебные тяжбы с соседями по поводу спорных участков земли. Мы не располагаем никакими сведениями о том, откуда у небогатых Тютчевых появился стартовый капитал для этих солидных покупок, которые начались с первых же дней их пребывания на Брянщине. Не знаем мы и о том, где они брали деньги для последующих приобретений.(Следует подчеркнуть, что до нас не дошли свидетельства ни о незаурядных агрономических достижениях деда поэта, ни о его интенсивных торговых оборотах или рискованных спекуляциях. Зато хорошо сохранились купчие на новые земельные владения, причем среди благоприобретенных Тютчевыми имений значится и хорошо нам знакомое подмосковное село Троицкое с деревней Верхний Теплый Стан.) Спустя четверть века Тютчевы стали людьми весьма состоятельными и владели 2717 крепостными душами, причем на имя Николая Андреевича была куплена 1641 душа, а Пелагея Денисовна приобрела 1074 души
[17]. В Овстуге был построен большой господский дом и разбит регулярный парк с прудами.
Механизм достижения этого небывалого успеха скрыт в дыму столетий. Можно лишь предположить, что Николай Андреевич успешно использовал в своей хозяйственной деятельности те знания, которые он приобрел на службе во время межевания земель. Он прекрасно знал, как следует вести тяжбу, чтобы либо отсудить в свою пользу спорный участок, либо получить в качестве отступного денежную компенсацию. Документы на право владения имениями не всегда составлялись грамотно, ибо в это время ни о какой правовой культуре не приходилось и говорить, хранились у их владельцев довольно небрежно и нередко становились жертвой весьма частых пожаров. Почва для клеветы, напраслины, извета, наговора была благодатная — и все эти приказные придирки получили в XVIII веке общее имя «ябеда». Существовал даже слой людей, которые профессионально ябедничали: промышляли ябедой по судам, сутяжничали, заводили неправые тяжбы, стараясь оттягать что-либо
[18]. Николай Андреевич умело пользовался услугами людей подобного сорта в качестве доверенных лиц.
«В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение», — эти слова Пушкин вложил в уста литературного героя. Вспомним, как генерал-аншеф Троекуров отсудил у гвардии поручика Дубровского его унаследованное от отца имение: все бумаги Дубровского сгорели во время пожара. Автор «Дубровского» обстоятельно описал «один из способов, коими на Руси можем мы лишиться имения, на владение коим имеем неоспоримое право»
[19]. Полагаем, что Николай Андреевич знал множество подобных способов, иначе трудно объяснить, как этот мелкопоместный дворянин ухитрился нажить весьма солидное состояние.
Один из наиболее известных биографов поэта, ссылаясь на предание овстугских крестьян, написал, что дед Федора Ивановича «позволял себе дикие выходки. Он рядился в атамана разбойников и с ватагой своих также ряженых дворовых грабил купцов на проходившей близ Овстуга большой торговой дороге…»
[20]. Другой современный биограф оспорил это утверждение и счел нелепым само предание: «В таком случае недалеко до утверждения, что все состояние, нажитое дедом поэта, пахло награбленными деньгами…»
[21] Даже если признать разбой явным преувеличением, нельзя не согласиться с тем, что нажитое Николаем Андреевичем состояние амброзией явно не пахло. Религиозным благочестием секунд-майор Тютчев не отличался, однако построил в Овстуге не только господский дом, но и каменную Успенскую церковь, в которую впоследствии сделал богатые вклады и в дальнейшем не жалел средств на ее украшение. Ему, вероятно, было за что вымаливать прощение у Господа
[22].
Впрочем, для Ивана Николаевича Тютчева, отца моего героя, солидное состояние его родителей было непосредственной данностью, а село Овстуг — богатым родовым имением. Вот почему он смог позволить себе службу в одном из самых дорогих гвардейских полков — в Конной гвардии. Но расположения ни к столичной жизни, ни к воинской службе с ее неизбежными огромными тратами он не обнаружил, ибо вскоре вышел в отставку в чине поручика гвардии. Это было неординарным поступком и свидетельствовало об известной независимости поселившегося в Москве Ивана Тютчева. Сделаем необходимое для современного читателя пояснение. Во времена Екатерины Великой служившие в гвардии богатые дворяне старались дослужиться до капитанского чина, чтобы по существовавшей в то время традиции уже через год получить при отставке генеральский чин бригадира (V класс по Табели о рангах: выше полковника, но ниже генерал-майора). Для дворянской культуры чин бригадира был не только социально-знаковым, но и нарицательным чином одновременно. «Не имев склонности к воинской службе, я нетерпеливо ждал капитанского чина, последнего по гвардии…»
[23] — так впоследствии простодушно признался поэт и министр юстиции Иван Иванович Дмитриев, один из знаменитых современников и сослуживцев Ивана Николаевича Тютчева. Дмитриев мечтал умножить собой число московских бригадиров, наслаждавшихся в Первопрестольной столице «спокойной независимостью». Ежегодно императрица жаловала чин бригадира двенадцати гвардейским капитанам и ротмистрам, одновременно увольняя их в отставку с действительной службы. Они обыкновенно поселялись в Москве, что и было одной из выразительных примет города, где их двусмысленно называли «дюжинными», по числу ежегодно производимых. Московским бригадирам обязан своим происхождением глагол «бригадирничатъ» — важничать, зазнаваться, подымать нос
[24]. О них написал Державин: «И целый свет стал бригадир». К числу таких бригадиров принадлежал и герой известной комедии Фонвизина: «от нее звание бригадира обратилось в смешное нарицание, хотя сам бригадирский чин не смешнее другого…Петербургские злоязычники называют Москву старою бригадиршею»
[25].
