В 1929 г. группа ленинградских представителей власти, включая руководство Ленсовета и областной контрольной комиссии ВКП(б), потребовала снять Кирова с должности руководителя ленинградской парторганизации. Предлогом послужили его дореволюционная работа в либеральной прессе и его якобы примиренческое отношение к бывшим ленинградским оппозиционерам. Его также обвиняли в том, что в советских учреждениях окопалось множество так называемых бывших людей, т. е. дворян, священников, купцов, фабрикантов, банкиров и бывших царских офицеров. Вопрос обсуждался на закрытом совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК ВКП(б). Во многом благодаря поддержке Сталина Киров вышел из этого противостояния победителем. Его оппоненты в Ленинграде были сняты со своих постов. Впрочем, в постановлении по итогам заседания предреволюционная деятельность Кирова была названа ошибочной
[56].
Но это не помешало Кирову спустя короткое время, в июле 1930 г., стать полноправным членом Политбюро. На XVII партсъезде, проходившем в январе-феврале 1934 г., Киров был переизбран в ЦК. А на послесъездовском пленуме ЦК его переизбрали в Политбюро и Оргбюро. Он был также избран одним из секретарей ЦК
[57]. Получив этот пост, Киров стал могущественнее, чем прежде. Но стоит заметить, что на выборах в Политбюро он занял лишь восьмое место в списках для голосования (из десяти)
[58], т. е. он не был вторым после Сталина, как это часто представляют. Работа Кирова на посту руководителя ленинградской парторганизации — даже после избрания секретарем ЦК — не позволяла ему часто бывать в Москве на заседаниях Политбюро. По той же причине он встречался со Сталиным гораздо реже, чем другие приближенные вождя. Молотов и Каганович, например, встречались со Сталиным в 1931-1934 гг. 460 и 428 раз соответственно, а Киров побывал в его кабинете всего 45 раз
[59].
Киров — «умеренный» сталинист?
Киров был открытым человеком и легко сходился с людьми. Необязательно полагаться на советскую апологетическую литературу, чтобы найти этому подтверждение. Он был популярен и среди партийцев, и среди рабочих Ленинграда; его часто называли «наш Мироныч»
[60]. Российский историк Алла Кирилина показывает его человеком, не склонным к интригам и подсиживанию; она предполагает, что именно по этой причине Сталин доверял ему. Она рисует его блестящим оратором, который никогда не читал по бумажке и всегда тщательно готовил свои речи, старательно отбирая материал и при необходимости используя юмор и пословицы. После выступления на фабриках и учреждениях он отвечал на вопросы работников, выслушивал их мнения и советы. Киров критиковал бюрократов, не знакомых с условиями работы на местах, клеймил чванство и высокомерие зарвавшихся партийных лидеров
[61]. Известный биограф Сталина Роберт Такер тоже описывает Кирова как народного лидера, открытого для общения с самыми разными людьми, которым он часто предлагал помощь
[62].
Кирова часто считают умеренным сталинистом. Это утверждение основывается — как и многие другие мифы, связанные с делом Кирова, — на документе, озаглавленном «Из письма старого большевика», который был опубликован эмигрантским меньшевистским изданием «Социалистический вестник» в 1936 г.
[63] В «Письме» Киров описывается как видный политик, который, хотя и был «стопроцентным» сторонником «генеральной линии», в какой-то мере действовал независимо от Сталина. В отличие от других высокопоставленных чиновников, таких как Каганович и Николай Ежов, Киров якобы поддерживал курс на «примирение с советской общественностью» и «выступал защитником идеи постепенного ослабления террора»
[64].
Мнение о том, что Киров представлял умеренную оппозицию проводившейся политике, было принято на вооружение многими историками, которые включали и другие имена в списки «умеренных» лидеров и сторонников «жесткой линии». Например, Исаак Дойчер еще в 1949 г. утверждал в объемной биографии Сталина, что Киров, Ворошилов, Ян Рудзутак и Калинин являлись в партийной верхушке «либералами», в то время как Молотов и Каганович «были главными сторонниками сильной руки»
[65]. Все же Дойчер считал, что верность Кирова Сталину не подлежит сомнению. Такер называет Кирова «прирожденным лидером» тех членов Политбюро, которые поддерживали курс на умиротворение, Орджоникидзе — «прирожденным вторым лидером». Также к предполагаемым умеренным относились Куйбышев, Косиор и Рудзутак. Помимо них Такер упоминает Калинина и Ворошилова, как возможных сторонников «мягкой» линии, полагаясь в этом на слова Дойчера и «Письмо старого большевика»
[66].
В гл. 2 упоминалось, что три якобы события заставили предположить отдельных историков, что Киров представлял умеренную оппозицию Сталину, и, как они считают, привели к конфликту между ними. Одно из них — дело Рютина: Киров якобы выступал против казни Рютина, на которой настаивал Сталин. Остальное — это события, происходившие на XVII съезде ВКП(б) в январе-феврале 1934 г., когда Кирова, как полагают некоторые исследователи, попросили сменить Сталина на посту Генсека, и на выборах в ЦК против Сталина было подано множество голосов, в то время как Кирова поддержали почти единодушно. Более подробно эти вопросы будут обсуждаться в гл. 9.
После решения 1929 г., которое признавало дореволюционное политическое прошлое Кирова «ошибкой», Сталин «взялся» за Кирова, или, как выразился российский историк Олег Хлевнюк: «Это было равносильно мине, находившейся под ногами Кирова весь остаток его политической карьеры. Взорвется она когда-нибудь или нет, зависело от Сталина»
[67]. Только по этой причине Кирову было бы сложно поддерживать политику, отличную от той, которую представлял Сталин, даже если бы он и хотел.
