Для режима сближение диссидентов и отказников не имело большого значения — многие лидеры диссидентов считались сионистами. Но сочувствуя евреям, желающим выехать из СССР, диссиденты иногда выступали и против нарушения прав палестинцев — противников Израиля. Так в сентябре 1976 г. А. Сахаров и Е. Боннэр обратились в ООН по поводу трагического положения в лагере палестинцев Тель-Заатар. Но такие нюансы не могли изменить мнения Политбюро — внутри СССР диссиденты действовали на стороне сионистов. Е. Боннэр считалась проводником сионистского влияния на Сахарова. Расширение отказнического движения в конце 70-х гг. рассматривалось как расширение диссидентства.
Продолжало бурно развиваться и религиозное оппозиционное движение, отказывающееся признавать стратегию иерархов Православной церкви на союз с атеистической властью, преследующей любую проповедь вне церковных стен. Религиозное инакомыслие было экуменистично. Действовал Христинаский комитет, созданный для защиты прав верующих и объединявший представителей разных конфессий, в том числе священников, в большей (В. Фонченков) или меньшей (Г. Якунин) степени лояльных Патриархии. Продолжали работу организованный А. Огородниковым просветительский христианский семинар (экуменический по направленности), выпускавший нерегулярный журнал «Община», кружки Д. Дудко и А. Меня (см. Главу III).
Духовная атмосфера таких кружков обладала огромной притягательной силой. Субкультура кружка, более близкая своим механизмом к неформальным движениям, чем к диссидентской среде, привлекала неортодоксальную интеллигенцию своей атмосферой. В. Аксючиц рассказывает о кружке Дудко: «Много-много людей в маленьких помещениях по многу часов вели беседы, обсуждения, дискуссии, в очень доброжелательной обстановке, с молитвой. Сначала служба, потом застолье, считали: сегодня у нас семь столов или сегодня у нас шесть столов. То есть шесть смен столов, прежде чем все отобедают. Всех кормили. Потом за этим же столом собирались. Набивалось полное помещение и велись бесконечные эти дискуссии, беседы. Либо кто-то что-то читал, либо специальная тема обсуждалась»
[849].
К ужасу властей Д. Дудко начал выпускать специальный листок для прихожан «В свете Преображения», в котором, в частности, рассказывалось о случаях притеснения верующих. В Ленинграде действовал семинар «37», выпускавший одноименный журнал. Все эти организации имели довольно текучий состав и отказывались от жесткого плана работы. В итоге через них прошли сотни людей, которые в свою очередь оказывали воздействие на тысячи знакомых
[850]. В то же время, как пишет Л. Алексеева, «в массе православные прихожане и даже православная интеллигенция не принимают участия в гражданском сопротивлении государственному нажиму на свободу совести и даже осуждают такое сопротивление как „нехристианское“»
[851].
В 1979–1980 гг. расширялось издание самиздата. «ХТС» стала переиздаваться и в США, проникая в СССР в виде «тамиздата». В 70-е гг. объемы «Хроники» возросли, так как нарастал информационный поток, расширялась и собственная сеть информации, и сеть связанных с ХТС организаций. А вот оперативность выхода ХТС стала падать. В 1974–1983 гг. выходило в среднем по 3–4 выпуска (до 1972 г. — 6). «Хроника» превращалась в «толстый журнал».
В 1970-е гг. «Хроника» была центральным, но далеко не единственным изданием диссидентов (не говоря уже о недиссидентском самиздате). Выпускались материалы Московской хельсинкской группы, сборники в защиту отдельных диссидентов, материалы специализированных групп (Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях, Свободного межотраслевого объединения трудящихся и др.), исторический сборник «Память», свободный московский журнал «Поиски», идеологически-окрашенные журналы «Левый поворот» («Социализм и будущее»), «Варианты», «Перспективы». Самиздат все шире распространялся среди интеллигенции.
В середине 70-х гг. самиздат стал вытесняться тамиздатом — журналами «Вестник РХД», «Грани», «Континент» и книгами, выпущенными издательством НТС «Посев».
* * *
Одновременно началась отработка принципиально новых методов борьбы, которые, как казалось, могли привлечь к диссидентам широкие слои населения. В 1978 г. предпринимались попытки создать легальный независимый профсоюз. В январе В. Клебанов, уже «отсидевший» в психбольнице за попытку создать группу по контролю за условиями труда, вновь попытался зарегистрировать легальную и лояльную властям Ассоциацию свободного профсоюза защиты рабочих. Клебанов был арестован, а профсоюз, куда записалось около 200 относительно лояльных граждан, тут же распался. Затем 28 декабря 1978 г. Л. Агаповой, Л. Волохонским, В. Новодворской, В. Сквирским и др. было провозглашено Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ).
СМОТ, ставший первым диссидентским «хождением в народ», не преуспел в своей деятельности, но был симптоматичен для властей — инакомыслие не желало оставаться в узкой нише, отведенной для него системой. «Целью СМОТа было оказание правовой, моральной и материальной помощи своим членам. Для этого внутри СМОТа намеревались создать „кооперативные“ объединения — кассы взаимопомощи, объединения для покупки или аренды домов в загородной местности для совместного пользования, для создания детских садов где их нет или не хватает, и даже для товарообмена (скажем, посылать из Москвы в другие города чай и сгущенное молоко, имеющееся в Москве, в обмен на свиную тушенку, которая есть в некоторых районах Восточной Сибири, но отсутствует в Москве)»
[852], — писала Л. Алексеева. Однако намерения некоторых из создателей были много радикальней, что предопределило неудачу умеренной части программы. Один из издателей Информбюллетеня СМОТ — единственного реально реализовавшегося проекта организации — В. Сендеров, объявил себя членом Народно-трудового союза. Крайне радикальные позиции занимала и В. Новодворская. Для таких лидеров «профсоюз» был лишь инструментом для перехода к более активным действиям. Сама Новодворская так вспоминает о логике, которой руководствовалась радикальная часть создателей «профсоюза»: «Костюшко и Домбровский разбудили КОС-КОР, а КОС-КОР разбудил „Солидарность“. У нас же ХХ съезд разбудил Булата Окуджаву и Юрия Любимова, они разбудили диссидентов, а диссиденты уже никого не могли растолкать: все спали мертвым сном. Подъем не состоялся. Поэтому вдохновляющая Деда (В. Сквирского — А.Ш.) идея рабочих профсоюзов, независимых от ВЦСПС, была чисто платонической. Наш СМОТ — Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся — был отчаянной попыткой несчастной интеллигенции в порядке стахановской инициативы поднатужиться и произвести из себя еще и рабочее движение»
[853].
Строго говоря, диссидентское движение не было чисто интеллигентским. Оно было разночинным. Среди арестованных было немало и рабочих.
