Музей под открытым небом
Никаких других, более серьезных эксцессов в ресторане, как правило, не случалось. Не та заходила сюда публика. Без подгулявших командированных, «королей шмоточной фарцы» и теневых цеховиков, конечно, не обходилось. Но все это сильно разбавлялось сливками московской интеллигенции — облюбовавшими ресторанный зал «Метрополя» писателями, режиссерами, артистами. Да сама окружающая архитектурная среда дисциплинировала. Она воспитывала еще на подходе к зданию, которое возводили в период с 1899 по 1905 год. Генеральным заказчиком был не бог весть какой богатый предприниматель, но большой меценат С. Мамонтов. Над проектом трудились архитекторы В. Валькотт, Л. Кекушев при участии Ф. Шехтеля. С тех пор вот уже какое поколение москвичей и гостей города любуется этим классическим образцом стиля модерн. Чего стоят только одни его фасады! Ведь в их оформлении участвовали выдающиеся отечественные мастера. Но судите сами: выходящее на Театральный проезд большое керамическое панно «Принцесса Греза» (по мотивам чрезвычайно популярной в то время пьесы Э. Ростана) выполнено по рисунку М. Врубеля. Барельеф «Времена года» вылеплен Н. Андреевым. Автор семи керамических панно — замечательный художник А. Головин. Не фасад, а увлекательное пособие по образцам высокого искусства. Недаром по фризу над третьим этажом вязью из майолики в дореволюционное время была выведена цитата из Ф. Ницше: «Опять старая история: когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему».
Веселые расплюевские денечки
Куда как сложнее оказалось с нашей отечественной историей. Если она нас и учит, то, увы, лишь «чему-нибудь и как-нибудь». В бурные дни 1904 года «Метрополь», в ресторане которого доселе по традиции доминировали богатые владельцы лошадей и завсегдатаи скачек, вдруг превратился в место братания прогрессивной российской интеллигенции с проснувшимися от векового сна трудящимися массами. Лучше всего про это в книжке большого знатока исторических мест Москвы Льва Колодного. Ссылаясь на описание данных событий в горьковском «Климе Самгине», он напоминает: «В тот описываемый в романе день, 18 октября, на улицы вышли толпы людей с красными знаменами. Впервые Москва могла свободно шествовать и митинговать. Фонтан на площади перед «Метрополем» служил трибуной, митинг шел и в зале ресторана, где находился Федор Шаляпин, вспоминавший так: «Пришлось мне однажды петь «Дубинушку» не потому, что меня об этом просили, а потому, что царь в особом манифесте обещал свободу. Было это в Москве, в огромном ресторанном зале… Ликовала в тот день Москва! Я стоял на столе и пел — с каким подъемом, с какой радостью!»
Ни Горький, ни Шаляпин не упоминают, что после пения артист взял шапку и пошел меж столиками собирать деньги. Бросали их не скупясь. И, как свидетельствует очевидица — писательница Т. Щепкина-Куперник: «Собрал он огромную сумму». «На революцию!» — говорил Шаляпин, как все тогда не ведавший, во что все выльется.
Они были первыми
А вылилось октябрем 1917-го. Тогда по замечательному фасаду «Метрополя» лупили из пулеметов и даже несколько раз пальнули из пушки. «А как же? — объясняли нам в школьных учебниках. — Ведь «Метрополь» стал одним из последних бастионов контрреволюции». «Контрреволюцию» работы Врубеля и других выдающихся мастеров русской культуры защищали мальчишки-юнкера. А убивали их и крушили здание малограмотные пришлые люмпены, которых учебник целомудренно обозвал «отряд иногородних революционных рабочих, пришедших под командованием М. Фрунзе на помощь московскому пролетариату». Трудовые массы возбудили лозунгом «Мир хижинам, война дворцам!». Прошло полвека, прежде чем дети поверивших в этот лозунг «очередников» стали наконец-то перебираться из своих хижин в хрущобы. Зато авторы лозунга моментально, уже в марте 1918 года въехали во дворцы. И расположились в них со всеми удобствами. «Метрополь», например, превратился во Второй Дом Советов. Швейцара на входе в ресторан заменил матрос с винтовкой. А его напарника в вестибюле — выдающий пропуска красногвардеец с браунингом и отбирающая их парочка строгих товарищей с пулеметными лентами через плечо.
Разделение сфер в вопросе питания
Самые существенные перемены произошли внутри. Там совсем недавние ароматы и звуки прежней жизни сменил торопливый топот сапог, скрип кожаных тужурок, запахи пота и лохматых, пахнувших сырой овчиной папах. В ресторанном зале царил полумрак, который тщетно пытались разогнать две-три лампочки в хрустальных чашечках. В центре серел цементным дном высохший фонтан. Вокруг него — кто на чем — сидели люди и слушали оратора, который вещал с притащенной откуда-то трибуны. Это заседал временно размещенный здесь Центральный исполнительный комитет — вроде бы главный законодательный орган страны, так сказать, голос народа, который большевистские вожди превратили в безгласную пародию на парламент. Зал бывшего ресторана, где циковцы какое-то время заседали, скоро превратили в «первую советскую столовую». Перед тем как перебраться в другое место, ЦИК под руководством товарища Свердлова принял здесь постановление о введении продразверстки. После того как у крестьян стали насильственно отбирать зерно, «скучно» стало даже в привилегированной «первой столовке», где звон оловянных ложек и мисок зазвучал довольно «минорно». Впрочем, ответственным товарищам, разместившимся вместе со своими женами и детьми в шикарных номерах, жилось повеселее. Как и свежеиспеченному начальству из временно занявших «Метрополь» правительственных учреждений (третий этаж, например, оккупировал Наркомат иностранных дел). Там по-прежнему «старорежимно» расстилались дорогие ковры. И разносили чай по номерам эфемерные существа в белых кружевных фартучках.
Все золото мимо
К 1929 году бурное жилищное партстроительство для номенклатуры достигло таких успехов, что родное рабоче-крестьянское правительство сочло возможным освободить «Метрополь» для «Интуриста», который вновь открыл в нем гостиницу. С этого момента в этом помещении получили возможность остановиться, нормально покушать в возрожденном ресторане люди не столь номенклатурные, но зато очень известные: например, отечественное медицинское светило И. Мечников, художник И. Репин или композитор С. Прокофьев. Останавливались в ней и знаменитые иностранные визитеры, вроде писателя Бернарда Шоу (1931) или Бертольта Брехта (1942).
Бывало, что и судьбы известных всей стране людей здесь связывались. Например, именно в фойе «Метрополя» Сергей Есенин признавался в любви Айседоре Дункан, а в ресторане впервые встретились Галина Вишневская и Мстислав Ростропович. Здесь же кушал и даже первое время после возвращения в СССР жил в одном из номеров заметно обескураженный этим своим опрометчивым шагом А. Куприн.
Ну а «передовой рабочий класс» озабоченно шмыгал мимо, лишь иногда задирая голову, чтобы мимоходом полюбоваться врубелевской «Принцессой Грезой». А также пробежать глазами фразу, которую уже в советское время выложили на той стороне здания, что смотрит на памятник Карлу Марксу. Надпись гласила: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала». И подпись: «В.И. Ленин».
Приступ шахматной лихорадки
Про освобождение от «гнета капитала» потом трезвонили 70 лет подряд. Но в 1920-х годах от разрухи и голода население спас нэп, то есть как раз частный капитал. В тот же период в «Метрополе» снова заработал ресторан. На небольшой период он закрывался лишь в конце 1925 года. Но по уважительной причине: в Фонтанном зале Второго Дома Советов (читай: бывшая гостиница «Метрополь») проходил 1-й Московский международный шахматный турнир. Он вызвал в Москве приступ форменного массового шахматного безумия, когда у всех на устах были имена участников — прославленных зарубежных гроссмейстеров. И прежде всего действующего чемпиона мира кубинца Х.Р. Касабланки, экс-чемпиона немца Э. Ласкера и — ура! — победителя турнира, чемпиона СССР тех лет Е. Боголюбова. Все они, как и сама шахматная лихорадка, потом были упомянуты в легендарном романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», успех которого, кстати говоря, авторы тоже отмечали в «Метрополе».
