Генри Дефорж: милый, милый Генри, который так обуян страстью ко мне, что едва может говорить в моем присутствии. Он забавный и умный. И он, блин, лучший скульптор на нашем курсе. Утром после того, как я сожгла свою скульптуру, то пришла в студию и первым делом обнаружила записку: «Я люблю тебя, Сьюзи». Я знаю, что это он ее оставил.
У Генри есть автомобиль. Нам это понадобится. И он будет верен нашему делу. Конечно, будут какие-то сложности, но что за жизнь без драматических сцен, верно?
Тесс Кель: она рисует плотоядные растения. Огромные холсты с чертовски сексуальными влагалищными цветами в стиле Джорджии О’Киф
[11], которые заглатывают людей целиком, словно долбаные боа-констрикторы. У некоторых парней от этого сразу бывает стояк. Мне бы хотелось повесить такую картину над кроватью и трахаться всю ночь, глядя на нее. На занятиях Тесс сооружает уменьшенный скульптурный вариант такого растения. Она пользуется листами плексигласа, трубками ПВХ и пустыми бутылками из-под содовой. Вместо одного человека ее растение проглатывает целую кучу кукол Кена. С пластиком трудно работать, и я восхищаюсь ее трудами. Она умеет доводить себя до предела.
Тесс закрыла дневник, выключила фонарик и стала сидеть в темноте. Она подтянула колени к груди, обняла их руками и начала раскачиваться с дневником Сьюзи, прижатым к животу.
Она невольно испытывала порыв гордости, когда думала о том, что Сьюзи наблюдала за ней, отбирая членов своей группы. Когда-то она была достаточно хороша и сильна в своем деле, чтобы привлечь внимание такой, как Сьюзи.
Почему она так далеко ушла от той, кем была когда-то? Что случилось с девушкой, писавшей эти картины? У той девушки был стойкий характер. Она сознавала свою сексуальность и была готова выйти за любые рамки.
Тесс очень хотела снова стать той девушкой, почувствовать себя живой. Она протянула руку и прикоснулась к надписи на обложке дневника, к выпуклым буквам «Разоблачение = Свобода», написанным лаком для ногтей. Потом она отложила дневник в сторону и начала трогать себя. Там. Пальцы проникли под пояс шортов, под старомодные дамские трусы, которые она теперь покупала в «Уолмарте» в упаковках по четыре штуки. Она закрыла глаза и представила хищные цветы, которые рисовала раньше. Никакого отклика. Тогда она попробовала нечто иное и представила смуглого загадочного незнакомца. Снова ничего. Она меняла свои фантазии, как узоры в детском калейдоскопе. Потом вернулась к картинам с цветами и вообразила себя картиной, повешенной в спальне Сьюзи в кампусе Секстонского колледжа. Она смотрела на Сьюзи, которая смотрела на нее. Затем она увидела, как Сьюзи приводит девушку и укладывает ее в постель. Длинноногую, безликую девушку. Возможно, это Уинни еще до того, как она стала откликаться на это имя.
«Мне бы хотелось повесить такую картину над кроватью и трахаться всю ночь, глядя на нее».
Сьюзи и девушка двигаются так, как будто их дела стали текучими. «Симбиоз», – думает Тесс, хотя это не имеет смысла. Но какой смысл представлять себя в виде картины? Симбиоз. Тела переплетаются; рты открываются в беззвучном крике, влажная кожа льнет к другой коже. Пестик и тычинки. Пыльца в воздухе. Влажный нектар, липкое блаженство.
Сьюзи стонет и кричит, вонзает ногти в спину другой девушки, но все это время она не сводит глаз с картины и Тесс, которая стонет в ответ, наконец получая желанное удовлетворение.
Глава 21
Спотыкаясь, Генри шел по тропике. Ноги цеплялись за древесные корни. Он взял с собой фонарик, но батарейки сели, поэтому он продвигался на ощупь.
Тропинка вышла на пляж, который представлял собой лишь узкую полосу песка и глины с большим плоским камнем в центре. Сьюзи называла его «жертвенным камнем». Она валялась на нем, иногда обнаженная, принимая солнечные ванны, словно выброшенная на берег русалка.
Он увидел ее, и вдох застрял у него в горле. Когда он открыл рот, то лишь квакнул, как жаба.
Она всплыла на поверхность лицом вниз. Мертвая.
– Сьюзи! – крикнул он. Его сердце замерло в груди, отчего тело начало вибрировать.
«Что, если время не линейно? – подумал он. – Что, если оно движется петлями и кругами, и мы можем вернуться в прошлое?»
Это все, что он сделал, – вернулся в ту ночь, когда умерла Сьюзи?
Что, если ему дадут шанс спасти ее?
Она стоит у края воды, стараясь собраться с мужеством для нырка. Она не пошевелилась. Она просто плавает там, и бежевая блузка развевается в воде, как фосфоресцирующая медуза.
Когда он уже готов броситься в воду, она поднимает голову и выпрямляется так, что вода струями стекает с нее.
– Поплавай со мной, Генри.
– Ты умерла.
– Разве?
«Я проверил твой пульс. Я нагрузил тебя камнями и отправил на дно».
– Тело так и не нашли, – сказала она.
«Это невозможно», – подумал Генри. Он был там и видел, что произошло.
– Поплавай со мной, – снова предложила она, и внезапно ему стало все равно, умерла она или нет. Не раздеваясь, он зашел в воду и направился к ней.
Озеро окружило его. Вода была теплая, но Генри все равно дрожал. Ежился и вздрагивал как человек, убежденный в том, что идет на смерть. Он мог бы воспротивиться этому, но какой смысл?
Сьюзи смеется, поддразнивает его и окликает по имени: Генри, Генри, Генри. Песня сирены.
Он зашел в воду по грудь и по щиколотки погрузился в ил, а она плавала широкими кругами вокруг него.
– Ты умерла, – повторил он.
– Разве? – спросила она. Она подплыла сзади и обняла его за талию. Она стала дышать ему в шею горячим драконьим дыханием. Он содрогнулся еще сильнее.
– Ты по-прежнему любишь меня? – прошептала она.
Люби меня. Не люби меня. Люби меня.
Стоит ли отвечать вопросом на этот вопрос?
Он вспомнил тот вечер, когда она сожгла своего деревянного человека. Когда он смотрел на ее лицо, озаренное сполохами пламени, любовь настигла его как удар под ложечку. Он не спал всю ночь, сочиняя письмо в попытке объяснить свои чувства, но на следующий день, когда он проник в ее студию, ему хватило смелости лишь на то, чтобы оставить короткое послание без подписи: «Я люблю тебя, Сьюзи».
– Да, – прошептал он. Ему никогда не удавалось играть со Сьюзи. Она была единственным человеком, с которым он был честным до конца. Наверное, слишком честным.
– Я лучшая? – спросила она.
– Лучше всех, – это действительно правда, и как легко говорить правду!
Он начал оборачиваться, чтобы взять ее за руки, но она остановила его:
