Велосипеды Комиссия по импорту классифицировала как изделия, свободные от налога, поскольку они были необходимы для изыскательских работ, но велосипеды, используемые для туризма, подпадали под категорию «предметы роскоши». Таможенные власти проследили за судьбой груза «Роллинг Стоуна».
– Их, конечно, кто-то навел, – продолжала Мид, – но мистер Анджело клянется, что не он, и я ему верю. Он славный.
– С этим все ясно. А как насчет мошенничества?
– А, это! Велосипеды сразу же конфисковали в счет неуплаты налогов и штрафа, после чего их новый владелец дал показания, обвинив близнецов в мошенничестве. Еще он предъявил им гражданский иск, но, кажется, Хейзел это уладила. Мистер Поппа говорит, что хочет только вернуть велосипеды – он теряет деньги, а против ребят он ничего не имеет.
– Я бы на его месте имел, – мрачно ответил Роджер, – я с этих мальчишек шкуру сдеру тупым ножом. А почему Хейзел думает, что сможет уладить дело с мистером Поппа – или как его там? Вот что я хотел бы знать.
– Она добилась, что суд постановил вернуть мистеру Поппа велосипеды на время слушания дела, а она обязалась внести залог. Поэтому мистер Поппа снял обвинение в мошенничестве, но не отказывается от гражданского иска о возмещении ущерба.
– Хмм… мой банковский счет чувствует себя немного лучше. Что ж, дорогая, придется пойти и заняться этим делом. Кажется, тут нет ничего такого, что не помогла бы уладить толстая чековая книжка.
– Да, дорогой.
– Напомни, чтобы я купил тут пару орегонских башмаков
[75], когда соберемся домой. Мид, каков размер налога?
– Сорок процентов.
– Это еще ничего. Может, их прибыль его покроет.
– Но это еще не все, папа. Сорок процентов, да сорок процентов штрафа, да конфискация велосипедов…
– Да еще две недели у позорного столба, надеюсь?
– Папа, не делай ничего сгоряча. Их защиту ведет Хейзел.
– С каких это пор ей разрешено выступать в суде?
– Не знаю, но с этим, кажется, все в порядке. Она, например, добилась того постановления.
– Дорогой, – сказала доктор Стоун, – может быть, взять мальчикам настоящего адвоката? Твоя мать – замечательный человек, но она иногда бывает чуточку порывистой.
– Если ты хочешь сказать, что она ненормальная, как скошенная орбита, то я с тобой согласен. И тем не менее я ставлю на Хейзел. Пусть она ведет дело. Возможно, это обойдется мне дешевле.
– Как скажешь, дорогой.
Они пробрались на задние места в зале суда, который в остальные дни служил, похоже, церковью. Хейзел вела разговор с судьей. Она видела, как вошли все трое, но сделала вид, что не узнает их. Близнецы, очень, удрученные, сидели перед судейским столом. Они узнали родителей, но по примеру Хейзел не подали виду.
– С позволения суда, – говорила Хейзел, – я здесь иностранка. Я не искушена в ваших законах и не посвящена в ваши обычаи. Если я ошибусь, заранее прошу суд извинить меня и вернуть на правильный путь.
– Мы ведь уже обсуждали это утром, – откинувшись на спинку кресла, сказал судья.
– Разумеется, судья, но это хорошо звучит в записи.
– Хотите, чтобы я вернулся к этому?
– О нет! Мы решим дело прямо сейчас – так я чувствую.
– Я бы не стал полагаться на чувства. Я говорил вам утром, что проконсультирую вас относительно законов, если возникнет необходимость. Что касается судейских формальностей, то у нас здесь фронтир. Я еще помню времена, когда, если кто-нибудь совершал проступок, вызвавший общее неодобрение, просто созывали городское собрание и подсчитывали поднятые руки, и уверен, правосудие срабатывало не хуже, чем при любом другом порядке. Времена переменились, но не думаю, чтобы наш суд слишком стеснял себя этикетом. Продолжайте.
– Благодарю вас, судья. Этот молодой человек, – она ткнула большим пальцем в сторону обвинителя, – хотел заставить суд поверить в то, что мои мальчики состряпали злодейский план с целью лишения граждан этой страны их законного дохода. Я это отрицаю. Затем он уверяет, что мальчики, составив этот Макиавеллиев заговор, привели его в исполнение и думали, что им все сошло с рук, однако их настигла неспешная, но неотвратимая рука правосудия. Это тоже сплошной вздор.
– Минутку. Кажется, утром вы признавали факты обвинения?
– Я признала, что мои мальчики не уплатили пошлину за велосипеды. Ничего другого я не признавала. А не уплатили пошлину они потому, что никто с них ее не требовал.
– Я понял вашу позицию. Вам придется обосновать ее и подтвердить позднее свидетельскими показаниями. Как видно, наше дело затянется.
– Не обязательно, если мы все скажем правду, и только правду. – Хейзел помолчала. – Уорбертон… Уорбертон… ваша фамилия Уорбертон, судья? Родственников на Луне нет?
Судья расправил плечи.
– Я потомственный гражданин свободного государства, – гордо сказал он. – Оскар Уорбертон был моим дедом.
– Точно! – сказала Хейзел. – Меня это мучило все утро, но колесики никак не зацеплялись, пока я только что не увидела вас в профиль. Я хорошо знала вашего дедушку, я ведь тоже «отец-основатель».
– Как так? В списке не было никаких Стоунов.
– Хейзел Мид Стоун.
– Вы Хейзел Мид? Да не может быть – вы же умерли!
– Посмотрите хорошенько, судья. Я Хейзел Мид.
– К’Раат милосердный! Извините, мэм. Нам нужно будет встретиться и потолковать, когда все это кончится. – Судья выпрямился. – Я надеюсь, вы понимаете, что это никоим образом не повлияет на ход судебного процесса?
– Естественно! Но признаюсь, мне все-таки стало легче, когда я узнала, кто ведет дело. Ваш дедушка был справедливый человек.
– Спасибо. Итак, мы продолжаем?
Молодой обвинитель встал:
– С позволения суда!..
– Чего «с позволения суда»?
– Мы считаем это совершенно недопустимым. Мы считаем, что в сложившихся обстоятельствах единственной надлежащей процедурой будет заявление суда о самоотводе. Мы считаем…
– Брось ты это «мы», Герберт. Ты не издатель и не августейшая особа. Возражение отклоняется. Ты не хуже меня знаешь, что судья Бонелли заболел. Я не собираюсь нарушать порядок сессии из-за какой-то ложной теории, по которой я не могу сосчитать, сколько будет дважды два. – Он посмотрел на часы. – Собственно говоря, если никто из вас не в состоянии представить новые факты – факты, а не теории, – я могу констатировать, что вы оба ссылаетесь на те же самые факты. Есть возражения?
– У меня нет, судья.
– Нет возражений, – устало сказал обвинитель.
