Два месяца спустя, Башня знаний
Сэр Генри рассказывал о перспективе и оптических инструментах. Время близилось к полуночи, приближался канун Рождества, золотая дверца была открыта, демонстрируя самый удивительный небесный дар — зимние созвездия. Сэр Генри, лицо которого сияло в мерцании свечей, говорил о примирении. Дети один за другим подходили, чтобы посмотреть в цилиндр с пропорциональными стеклами на неясные очертания гор на поверхности убывающей луны.
— Не знаю, где ты это взял и кто это придумал, но это настоящий подарок судьбы!
Малис с самым подобострастным видом вручил сэру Генри этот предмет в знак извинения за то, что притащил в спальню чудовищное существо. «Купил у торговца в Хое», — сказал он. Сэр Генри взял в руки линзу, заключенную в гладкий медный корпус.
— Мы вставим ее сюда и…
Старик склонился над телескопом и прижал правый глаз к окуляру. Вдруг раздался щелчок, а потом треск. За ним последовал чудовищный вопль. Грассал упал с окровавленными ладонями, но Малис лишь улыбался. Руки и ноги старика тряслись, как в лихорадке, пока яд через глаз проникал в организм. Началась полная неразбериха — Сиры безуспешно пытались вытереть кровь полотенцем; другие бросились в библиотеку сэра Генри, но не знали, за что хвататься. Пришел врач, но предложил лишь успокоительное, противоядия он найти не мог. Малис исчез вместе с таинственным прибором.
Конечности старика содрогались в конвульсиях, у него пошла горлом кровь. Спустя сутки он умер.
Сэр Генри пребывал в уверенности, что проживет еще много лет, и не хотел рисковать развитием своих подопечных до их совершеннолетия, а потому так и не составил завещание.
Узнав от Малиса об отсутствии прямых наследников и других претендентов, Уинтер явился на похороны Грассала. Отдав должное покойному, он рассказал о том, как недавно за обедом Грассал назначил Уинтера учителем детей и пожизненным арендатором поместья в случае его смерти. «Подумайте о возрасте старика, — сказал Уинтер. — Он не мог не позаботиться о будущем». Уинтер уверил детей в том, что сэр Генри видел в них потенциал к невероятному могуществу, что у них есть шанс оставить свой след в истории.
Он действовал без промедления. На следующий же день он привел их в Лост Акр, и вундеркинды в благоговении предстали перед Фероксом и точкой перехода. В полдень, самое спокойное время для этого чудовищно опасного места, человек-горностай повел их по тропе через лес к пруду, где рыбы выпрыгивали на поверхность и взмывали в воздух, щелкая челюстями в поисках насекомых.
— Вот почему мы стараемся держаться равнины, — пояснил Уинтер, который хотел, чтобы его подопечные четко усвоили, каковы опасности этого места. Малис бросал в рыбу прыгающие по воде плоские камешки и частенько попадал.
В этот вечер больше никто не говорил о сэре Генри. Всем детям уже исполнилось пятнадцать лет, и Уинтер сообщил, что пришло время перемен. Они обретут новые имена, новое крещение. Одну часть имени выберут сами подопечные, а вторую — Боул.
Малис, который находился в вечном поиске эликсира истины, выбрал незнакомое слово: Веронал. Боул дал ему фамилию Сликстоун, объяснив свой выбор умением Малиса «печь блинчики» на глади пруда, но Уинтер подозревал тут наличие скрытого смысла — несмотря на твердость и гладкость характера, было в нем что-то скользкое: то есть за ним был нужен глаз да глаз
[22]. Только Сиры отказывались принимать в этом участие, и Уинтер оставил их в покое. Они в большей степени, чем остальные, считали себя детьми Грассала. Их друга Трокмортона, исследователя небес, Боул назвал Фортемейном
[23], опять играя со смыслами: за крепкую хватку, которой тот сжимал телескоп, но, возможно, и за твердость характера, моральную силу, которая могла выйти мальчику боком.
В ту ночь все сели за круглый стол в Большом зале. Уинтер устроил пир — пресноводная форель из реки, оленина из леса и литры медовухи. И это было только начало. Его некогда безумная мечта теперь приобретала отчетливые очертания. Уинтер обрел двенадцать учеников, открыл дорогу к вечной жизни и способ создавать чудовищ, которые встречаются только в легендах. Впереди их ожидали более мрачные главы, но ведь ужас — тоже часть божественного замысла. Боги и их легенды — это не мягкие игрушки, которые кладут у очага.
При мерцающем свете свечей он окрестил себя и своих новоявленных подопечных элевсинцами
[24]. Еще в Лондоне Уинтер обратил внимание на то, как богатые и сильные мира сего украшали гербами знамена, экипажи и каминные полки.
— Теперь у вас есть имена, и очень скоро, если будете трудиться как должно, вы первыми в истории человечества получите живые гербы. Морвал Сир изобразит их на холсте.
Все они побывали в Лост Акре, ни один из них не сомневался, что это фантастическое пророчество может исполниться, достаточно лишь следовать его указаниям.
Вся сцена предстала перед сэром Вероналом в то мгновение, когда очередной пузырек памяти проскользнул в узкое отверстие разорванной мембраны височной доли коры его мозга и доставил информацию со всеми красками и звуками.
Каждой ночью пузырьки памяти проникали в его сознание и лопались, открывая сцены, которые дополняли книгу его утраченной юности глава за главой.
Март
1. О веслах и учениках
В первый понедельник марта, когда до окончания семестра оставалось всего ничего, Родни занял свое место в четвертом классе. К некоторому удивлению Облонга, в первый день он вел себя как образцовый ученик: говорил только тогда, когда к нему обращались, и пытался как можно реже упоминать громкое имя отца.
Эта демонстрация уважения оказалась только началом. Учебный день в Ротервирде заканчивался пятиминуткой общения с классным руководителем. Родни подождал, когда его одноклассники разойдутся.
— Сэр…
— Сликстоун.
— Я обожаю историю, сэр.
— Приятно это слышать.
— Здесь мы оба чужаки, верно?
— Чужаки, но все-таки проживающие в Ротервирде, — ответил Облонг.
— Отец хочет, чтобы вы обучили меня местной истории: как был построен город, когда, кем и почему. Я ведь думаю, что хорошие историки, как вы, должны быть любознательными, верно?
Облонг отметил знакомый переход от заискивающего тона к надменному и обратно, на который он обратил внимание еще на приеме сэра Веронала.
— Должны, но с волками жить…
