— Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к нам? — вежливо спросил Смит.
— Вопросы? — эхом повторил за ним Сноркел, но у него это вышло нетерпеливо, будто он уже принял окончательное решение, особенно не интересуясь профессиональной квалификацией Облонга как историка или учителя (между двумя этими понятиями, естественно, существует большая разница).
Облонг задал вопрос о жилье — учителю предоставлялись комнаты без дополнительной арендной платы, да еще и с уборщицей. Он спросил о еде — завтрак и обед также были дармовыми. Он спросил о жалованье, которое оказалось довольно щедрым, хоть и выдавали его в валюте Ротервирда. Он спросил о сроках.
Сноркел ответил на этот вопрос так же, как отвечал на все остальные:
— Семестр начинается через десять дней — вам нужно будет приехать за четыре дня до этого, чтобы успеть устроить свои дела. Вы станете классным руководителем в четвертом классе, помимо этого будете преподавать современную историю всем остальным классам. — Сноркел поднялся. — Этот парень подойдет, — заключил он и, обращаясь к Облонгу, прибавил: — Хорошего вечерочка — сегодня к ужину я жду очень важных гостей.
В комнату вошла мисс Тримбл, помогла мэру облачиться в безупречно сшитое пальто из верблюжьей шерсти, после чего оба покинули помещение.
Ромбус Смит прикрыл за ними дверь.
— Вы, конечно, можете отказаться, но я бы на вашем месте не стал. Мистеру Сноркелу очень трудно угодить.
— У меня еще никогда не было собеседований с мэрами.
— Это цена, которую нам приходится платить за то, чтобы не сталкиваться со всякими идиотами из Вестминстера.
— Неужели он приходит ко всем?
— Нет, что вы. Дело в том, что учитель современной истории — это политическое назначение.
— Простите?
— Интерес к прошлому является вашей специализацией, а нам запрещено изучать давнюю историю — запрещено законом.
— Почему же?
— Ха-ха, неплохая шуточка — чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы изучить давнюю историю, верно? Так что зарубите себе на носу: у нас следует держаться Нового времени, начиная с 1800 года и дальше, таковы правила, и никогда не касайтесь истории Ротервирда, которую вам в любом случае не следует знать. А теперь, мой мальчик, отвечайте: вы согласны или хотите взять еще несколько минут на размышления?
У Облонга не было ни единой альтернативы, к тому же он твердо верил в старую истину о том, что у хорошего директора плохой школы быть не может. И он согласился.
— Ну и отличненько! — воскликнул Ромбус Смит, горячо пожав ему руку. — Я придерживаюсь того мнения, что представители естественных наук учат, а мы, гуманитарии, воспитываем. Согласны?
Облонг вяло кивнул, тем временем директор, порывшись в ящиках, выудил из них пару оловянных кружек и большую бутылку с надписью «Особое крепкое старины Ферди».
— Страшная это работа — стоять на страже. Только это и спасает от полного безумия.
Пиво и правда оказалось запоминающимся: с землистым привкусом и шлейфом из нескольких ароматов. Ромбус Смит поднял свою кружку, произнося тост:
— За счастливое будущее в школе Ротервирда!
— Мое… счастливое… будущее, — неуверенно поддакнул Облонг.
Директор открыл окно и выглянул на улицу. В его памяти, порой непредсказуемой, но при этом фотографически точной, всплыло несколько смутных литературных отрывков, связанных с туманом.
— Какой автор, по-вашему, лучше всех описывал погоду? — спросил он, прикрывая окно.
— Шекспир.
— А вот я предпочитаю Конрада
[7]. Морские волки погоду хорошо чувствуют. А какая у вас любимая строка?
Облонг помедлил.
— Как насчет Марка Твена? «Климат — это то, чего ты ожидаешь, а погода — то, что получаешь на деле».
Разговор продолжался в том же духе, и Облонг постепенно растаял, проникшись любовью Ромбуса Смита к английскому роману девятнадцатого века. Между цитированием произведений директор делился другими мелкими подробностями. Облонгу предстояло стать учителем дневной школы, которая принимала лишь детей из города и близлежащих окрестностей.
— Думаю, уровень будет повыше того, к чему вы привыкли… Они не дадут вам расслабиться, — прибавил он.
Бориса вместе с его шарабаном Облонг обнаружил там же, где покинул.
— Значит, получили место.
— Как вы узнали?
— По неуверенной походке.
По дороге наверх Борис уже не так активно крутил педали, и поршни двигались более плавно, отчего дорога назад казалась спокойнее, но только до тех пор, пока едва не случилась катастрофа. Шарабан как раз сбросил скорость перед крутым поворотом на подъезде к двенадцатимильному столбу, когда в поле зрения внезапно возник огромный черный лимузин с включенным дальним светом. Борис взял в сторону и схватился за ручку тормоза; шарабан закружился в конце концов встал поперек дороги. Черная машина завизжала тормозами и остановилась.
— Что это еще за чертовщина? — завопил Борис.
— «Роллс», — заикаясь, ответил Облонг.
— Мне плевать, пусть хоть пылающая колесница Ильи-пророка, по ротервирдским дорогам так не носятся.
Борис зашагал в сторону машины, а оттуда показалась высокая фигура уже немолодого человека, который с удивительной грацией двинулся навстречу Борису.
— Ты вообще знаешь, зачем придумали сигнал? — В голосе мужчины не отражалось ни малейших эмоций. Его наряд блистал той же роскошью, что и машина. — Пошел прочь с дороги, если не хочешь, чтобы я тебя с нее сбросил.
— Это меня-то сбросить?..
Мужчина вернулся к машине, после чего та завелась и покатила вперед. Борис едва успел осознать всю серьезность угрозы. Он переключил передачу, дал задний ход и съехал на луг прежде, чем «роллс-ройс» набрал скорость и скрылся.
Облонг заметил, что на радиаторе автомобиля вместо привычной серебряной богини красовался позолоченный горностай.
— Сроду такого не было, сроду…
Затем все вернулось на круги своя. Автобус до Хоя уже поджидал у столба вместе с тем же неприветливым водителем. Мистер Облонг помахал Борису Полку на прощание. С дальнейшим изучением Ротервирда можно было повременить.
Родни Сликстоун сидел на заднем сиденье между своими так называемыми приемными родителями. Его мало привлекала сельская местность, а мысль об ужине с мэром и того меньше, но машина все изменила — одного ощущения и запаха кожи, вида полированных поверхностей и звука хищного урчания мотора оказалось достаточно. А когда сэр Веронал согнал с дороги тот смехотворный драндулет, мальчик еще больше утвердился в мысли, что этот человек достоин того, чтобы его слушаться.
