Внезапно он протянул руку и представился:
– Тристан Лионс.
– Мелисанда Стоукс, – ответила я.
– Ты с кафедры древних и классических языков?
– Да. Жалкий и забитый внештатный преподаватель.
И вновь тот же оторопелый, осторожный взгляд.
– Я угощу тебя кофе, – проговорил Тристан.
Наглость с его стороны, конечно, но отшить человека, который взбесил Блевинса, было бы черной неблагодарностью.
Он предложил пойти в «Апостольское кафе» на Сентрал-сквер, минутах в десяти ходьбы по Массачусетс-авеню. Стояло то время года, когда в Бостоне уже отчетливо чувствуется осень и семь с лишним десятков университетов и колледжей выходят из летней спячки. Улицы полнились минивэнами: родители со всего Северо-Запада перевозили детей в общежития и на съемные квартиры. На тротуарах теснились облезлые диваны и другой хлам на выброс. Добавьте всегдашнее городское движение – пешеходов, машины, велосипеды, трамваи, автобусы, троллейбусы – и все они куда-то спешат, толкаются, грохочут. Тристан, воспользовавшись предлогом, взял меня за локоть. Это какая самоуверенность нужна, чтобы такое себе позволить? Да и просто вообразить, будто в такой толкучке можно идти рядом. Однако он упорно протискивался вперед, бросая на ходу извинения. Точно не здешний.
– Ты хорошо меня слышишь? – спросил он почти в ухо (я шла на полшага впереди).
Я кивнула.
– Позволь кое-что объяснить тебе по дороге. Если к тому времени, как мы доберемся до кафе, ты сочтешь меня психом или маньяком, просто скажи, я закажу тебе кофе и уйду своей дорогой. Но если ты не сочтешь меня психом или маньяком, то нам предстоит очень серьезный разговор, возможно, на несколько часов. У тебя есть планы на обед?
В моем тогдашнем кругу такое поведение было настолько неприемлемо, что я до сих пор удивляюсь, почему не развернулась и не пошла прочь. Но на самом деле его неотесанность и грубоватая прямота мне скорее импонировали. И, надо сознаться, я хотела узнать, что он скажет.
– Возможно, есть, – ответила я. (Ложь: никаких планов у меня не было.)
– Ладно, слушай, – начал он. – Я работаю на теневую правительственную структуру, о которой ты никогда не слышала, и если попытаешься ее загуглить, то не найдешь ни одной ссылки, даже у чокнутых конспирологов.
– Никто, кроме чокнутых конспирологов, в жизни не скажет «теневая правительственная структура».
– Вот потому-то я так ее и назвал. Не хочу, чтобы меня принимали всерьез – моей работе лишнее внимание ни к чему. Так вот, наше предложение. Скажи, если заинтересуешься. У нас есть некоторое количество очень старых документов – в частности клинописных, – и нам нужно, чтобы все их перевел, хотя бы в общих чертах, один и тот же человек. Заплатим очень хорошо. Но я не могу рассказать, где и как мы добыли эти документы или почему они нас интересуют. И ты не сможешь никому об этом рассказать. Даже упомянуть в компании друзей: «Ах да, я делала секретный перевод для правительства». И если мы опубликуем твой перевод, у тебя не будет на него авторского права. Если ты узнаешь из переведенного материала нечто исключительное, ты не сможешь поделиться этим с миром. Ты – винтик в механизме. Анонимный винтик. И для продолжения разговора ты должна с этим согласиться.
– Так вот за что Блевинс тебя вышвырнул, – заметила я.
– Да, он приверженец идеалов научной свободы.
Дорогой читатель, оцени, что я не заржала не рассмеялась ему в лицо.
– Ничего подобного.
Тристан снова оторопел и посмотрел на меня, как щенок, которому наступили на хвост. Поправка: учитывая его кпозовскую выправку, пусть будет взрослой овчаркой.
– Он возмутился, что не получит славы и гонораров за публикации, – пояснила я. – Но вслух этого сказать не мог. Поэтому идеалы научной свободы и все такое.
Пока мы переходили Темпл-стрит, Тристан кроме шуток обдумывал услышанное. Таких учат уважать начальство. У Блевинса, безусловно, чрезвычайно начальственные замашки. Так что это была маленькая проверка. Взорвется ли его прямолинейный мозг?
Сквозь толпу я различила в золотом осеннем свете вход на станцию «Сентрал-сквер».
– А ты как к этому относишься? – спросил Тристан.
– К научной свободе? Или к работе за деньги?
– Ты еще не столкнула меня с тротуара. Так что, полагаю, мы говорим о втором.
– Зависит от величины чека.
Он назвал сумму, вдвое превышающую мой годовой оклад, с оговоркой: «…как только ты убедишь меня, что справишься с этой работой».
– Для чего будут использоваться переводы?
– Засекречено.
Я лихорадочно соображала: есть ли у меня причины отказаться от этой выгодной подработки?
– Не могут ли они прямо или косвенно спровоцировать неблаговидные действия или физическое насилие со стороны твоей теневой структуры?
– Засекречено.
– Это означает «да», – заметила я. – Или хотя бы «возможно». Иначе ты бы просто сказал «нет».
– Сумма, которую я сейчас назвал, – это полугодовой контракт. С возобновлением по обоюдному желанию. Дополнительные бонусы обсуждаемы. И мы пьем вместе кофе или нет?
Мы как раз приближались к «Апостольскому кафе».
– От кофе беды не будет. – Я тянула время, пытаясь просчитать в голове: зарплата в четыре раза больше, чем на моей нынешней должности. Плюс бонусы. Не говоря уже о смене начальства.
Мы вошли в кафе – очень красивое кирпичное здание бывшей старинной церкви, с высоким сводчатым потолком, витражами и неуместно модерновыми столами и стульями на мраморном полу. Здесь была ультрасовременная кофемашина и – к немалому моему смущению – стойка ровно там, где должен был размещаться алтарь. Бар огибал внутреннюю стену апсиды. Заведение открылось совсем недавно, но уже завоевало популярность у техногиков из Гарварда и Массачусетского технологического. Я сюда попала впервые и слегка позавидовала, что в Кембридже не столько лингвистов, чтобы обзавестись таким же уютным излюбленным местечком.
– Что желаете? – спросила бариста, девушка азиатской внешности с интересным пирсингом, татуированными бровями и манерой общения, в которой мешалось «я такая неординарная, а эта работа – такой отстой» и «у меня по-настоящему крутая тайная жизнь, а эта работа – просто уродливый фасад». На кармашке у нее было вышито: «Джулия Ли. Профессиональная «聪明的驴子·双簧管». (Что я перевела примерно как «гобоистка-приколистка»).
Мы заказали кофе. Тристан – черный, я – то, чего никогда бы в нормальных обстоятельствах не взяла: какое-то арт-латте с экзотическими добавками – я методом тыка прочла название в меню над баром, вызвав у баристы чуть заметную усмешку. Я рассудила, что агентов теневых правительственных структур наверняка учат психологически оценивать потенциальных рекрутов, и не хотела, чтобы Тристан все обо мне узнал раньше, чем я решу, соглашаться ли на его предложение. (И еще он был довольно симпатичный, и я слегка дрожала, так что решила спрятать нервозность за деланой экстравагантностью.) В итоге у него оказалась чашка чудесно пахнущего кофе, а у меня нечто малопригодное для питья.
