– Сэр Медард, прошу тебя отпустить меня к нашему войску, чтобы я смог передать приказ своего господина.
– Хорошо, иди, – согласился сэр Медард. – Но запомни: я молю о долгой жизни барона Дальней долины, ведь он стал нам таким славным другом. Если же ты совершишь что-нибудь, что укоротит его жизнь, то поступишь дурно.
Дегор ушёл, и вместе с советниками и капитанами печально вернулся в осадный лагерь, чтобы разобрать всё воздвигнутое за последние шесть месяцев. И вскоре крепкие воины Дальней долины отступили от Истчипинга. Городская стража всё это время пристально следила за врагом, и ещё прежде, чем опустились сумерки, из ворот выехало несколько отрядов. Воины, двигаясь стройными рядами, проверяли, не осталось ли в осадном лагере сил, способных напасть на горожан, но там им не встретилось ничего опасного, и тогда они набрали множество трофеев из того, что баронову войску пришлось оставить. В это время сэр Медард со своими людьми, как мог, развлекал барона. Рыцарь показал ему Осберна и поведал о волках и поражении Хардкастла, дав барону понять, что именно юноша из Ведермеля свершил большую часть тех доблестных подвигов, какими во время войны прославился Истчипинг. Барон смотрел на Осберна, дивился и, наконец, произнёс:
– Что ж, парень, если ты когда-либо окажешься в трудном положении, приходи в Дальнюю долину, и мы найдём, чем тебя занять. Да здравствует столь славный воин!
Но вот чего сэр Медард не открыл барону, так это то, что Осберн был в числе тех молодцов, что доставили его сюда прошлым вечером. Однако барон как-то проведал об этой истории. Уж и не знаю, как и через кого.
Глава XXVIII
Мир с бароном Дальней долины
Война теперь была окончена, ибо на следующий день барон Дальней долины подписал мирный договор, передававший торговому городу Истчипингу всё, из-за чего начался раздор. Но и за самого себя ему пришлось уплатить небольшой выкуп. Какой в точности, мой рассказчик не знает, но думает, что вряд ли люди барона стали бы попрекать его каждой монетой, выплачивая выкуп, подобающий за освобождение властителя обширных земель, городов, пошлинных округов да рынков.
Когда выкуп был уплачен, или, по меньшей мере, некая его часть, а в скорой уплате остального давно было получено поручительство, барон, находясь не в худшем расположении духа, отправился восвояси, и вскоре всем стало ясно, что жители Истчипинга больше не испытывают нужды в наёмниках и тех, кто служил по своему долгу, а потому их распустили по домам. В их числе были и жители Дола. Но прежде их всех богато одарили, сверх того, что должны были уплатить за воинскую службу, а Осберна и Стефана Едока в особенности. В канун отправления гильдия мясников славного города преподнесла Стефану (и это кроме прочих даров) большого упитанного белоснежного быка: рога его позолотили, шею украсили цветочными гирляндами, а между рогов повесили табличку с изящно выполненной надписью: «Бык Едока». Подарок был сделан от всего сердца, и Стефан принял его с такой же искренней радостью, и много чаш было распито над ним. Перед тем как все разошлись, Стефан сказал:
– Послушайте, жители Истчипинга, хоть это и мой бык, но он не будет быком едока, ибо я никогда не забью его. Пусть он в память о наших друзьях из Истчипинга живёт долго-долго, до тех пор, пока я смогу покупать, выпрашивать или красть для него траву.
Осберн же, накупивший в торговых лавках много милых маленьких вещиц работы мастеров золотых и других подобных дел, чтобы переправить их своей подруге через Разлучающий поток, не захотел принять иных даров, кроме нескольких великолепных доспехов работы мастеров Дальней долины. Но они были трофеем, а не подарком, как сказал сэр Медард, ибо Осберн заслужил их по справедливости.
Все любили Осберна, а сэр Медард больше других. Он бы с радостью сделал из юноши рыцаря, но Осберн не желал подобной судьбы, отговариваясь тем, что это не было в обыкновении у его пращуров, да тем, что он никогда не думал уходить из Дола далеко и надолго.
– И даже если мне не придётся там жить, – говорил он, – я надеюсь там умереть.
Тут юноша сильно покраснел, и глаза его забелели. Но Медард сказал:
– Где бы ты ни жил и где бы ты ни умер, ты проживёшь жизнь храброго мужа и умрёшь как подобает воину. Но вот о чём я прошу тебя: если когда-нибудь тебе понадобится друг, чтобы указать путь в мир славных деяний, когда тебе придётся выбирать, скрываться от кого-либо или что-либо искать, приходи ко мне, и будь уверен, что я тебя не подведу.
Осберн поблагодарил его от всего сердца, они поцеловались и расстались. Улица, ведущая к западным воротам, куда направились воины Дола, была переполнена горожанами, выкрикивавшими похвалы и благословения. Изо всех окон выглядывали женщины, они осыпали проходящих мимо воинов цветами, приговаривая, что без таких мужественных защитников не сохранить бы им города да не растить детей и что столь славные друзья достойны большей благодарности. Так жители долины выехали из Истчипинга.
Из двух сотен и шести человек, вышедших некогда из Дола, недоставало сорока двух, погибших в сражениях или же столь тяжело раненных, что они больше не могли сражаться. Впрочем, к ним присоединилось ещё шестнадцать мужей, поодиночке, по двое или по трое, так что отряд возвращался почти тем же числом.
Глава XXIX
Осберн со своим отрядом возвращается в Ведермель
И вот ясным октябрьским вечером, незадолго до заката, отряд воинов Дола прибыл туда, где чёрные скалы и множество камней венчали испещрённый оврагами склон, с которого открывался вид на запад, на долину реки. Последние три часа воины громко и весело общались друг с другом, но теперь радость предстоящей встречи наполнила их сердца, и они не могли вымолвить ни слова. Наконец, преодолев путаницу скал, они увидели Ведермель, и не было того, что помешало бы им любоваться поросшими травой склонами холмов и широкую долину, разрезанную полосой Разлучающего потока. Теперь, разглядев в прозрачном воздухе серые дома Ведермеля, жавшиеся друг к другу, поднимающийся дым очагов, разожжённых вечером для приготовления пищи, кучно пасущихся под присмотром троих пастухов толстых овец, коров, бредущих к коровнику, а рядом и женщин, так вот, теперь, в самом конце пути к домашнему очагу, увидев открывшуюся пред ними картину, воины, все как один собиравшиеся, как только достигнут вершины холма, пришпорить коней и весело поскакать к Ведермелю, натянули поводья и замерли, словно неожиданно столкнувшись лицом к лицу с неприятельским войском. А были и такие, скорее из числа самых старых, чем самых молодых, которые, не сдерживаясь, заплакали, то ли от радости, то ли от печали, то ли от того и другого сразу – и не разобрать.
Осберн не плакал. Признаться, буря надежды и страха, поднявшаяся в его сердце, осушила слёзы, что он готов был пролить пред домом своих предков. Он выехал вперёд и, возвысив голос, звучно и ясно благословил долину и её обитателей, а затем шагом поехал вниз по склону, и воины, всё ещё сохранявшие молчание, последовали за ним. Когда же они приблизились, то каждая живая душа – мужчины, женщины и дети – помчалась со двора им навстречу. И воины больше не сдерживали своей радости. Их, спешившихся, ласкали женщины и крепко обнимали мужчины. Повсюду стоял гул голосов и раздавался смех.
