Зибальд не ответил: с сухими глазами, сухой глоткой, сухим сердцем обдумывал он средства, способные перенести отмщение в иной мир. Он вспоминал все известные ему проклятия; какими бессмысленными и бесхитростными казались они его ненависти! Так думал он, низвергая своё сердце в бог весть какие глубины ада. Ему казалось, что ноги его уже не на земле, голова его кружилась, он едва ли не падал под тяжестью трупа, но, тем не менее, они ухитрились пронести тело в шатёр незаметно.
Потом он решил: «Я больше не в состоянии думать об этом; сейчас нужно обратиться к какой-нибудь другой мысли. А потом… после можно будет посвятить целую жизнь этой теме».
Тут в шатёр ворвался Джерард, бормотавший сквозь зубы:
– Одной помехой меньше.
И, очнувшись, Зибальд вновь вернулся в сей мир.
Потом они приступили к разговору; Роберт сидел, опершись локтем о стол, и поглаживал щёку ладонью, Зибальд стоял, хмурясь, скрестив на груди обагрённые кровью руки; Джерард расхаживал взад и вперёд, сплетая пальцы за спиной, – щёки его порозовели, глаза светились… а Эрвельт остался под луной. Трое планировали заговор.
Тем временем у подножия стен воцарилось такое смятение и шум, словно бы там разбушевалось целое пекло. Стрелки, мимо которых проскакал отряд Рихарда, пустив наугад в ночь несколько стрел, принялись оглядываться, однако им ничего не было известно об отряде всадников, который должен был ударить Рихарду в спину; посему, заметив отблески обманчивого лунного света на шлемах, они прошли немного вперёд, полагая, что видят новый посланный из города отряд, и на пробу сделали два-три залпа – рассчитывая убежать, если всадников окажется слишком много. Конники завопили, что они из осаждавших; тут на стенах поняли, что отряд Рихарда ушёл, и открыли стрельбу по всему, что только двигалось. Решив, что их обманули, лучники Борраса принялись пускать стрелы во все стороны.
Тут и всадники передумали, решив, что они имеют дело со стрелками, вышедшими из города, бросились на них – под крепким обстрелом из больших луков, арбалетов и петрарий с городских стен.
Теперь уже стрелков стало больше, чем конных, и, невзирая на относительно слабое вооружение, они держались стойко. Отбросив луки, они взялись за топоры и мечи, и многие из обоих отрядов полегли прежде, чем ошибка была обнаружена. Но и после того ярость и досада велели им не прекращать дела. Всё же предводители как-то усмирили бойцов, направившихся после в свой собственный стан и поклявшихся при этом, что более не шевельнут пальцем в ту ночь – что бы ни случилось, кто бы их ни просил, бес или человек.
После же все навалились на выпивку. Ну, а сэр Рихард со своим отрядом проехал весь лагерь и почти не встретил сопротивления, ибо внимание врага было отвлечено, пересёк лежавшую за ним реку по широкому и мелкому броду – прекрасно известному ему и близкому к тому самому домику – и лесными тропами и едва проторенными дорогами направился через лес за рекой, предварительно объяснив своим людям, что хочет объехать город кругом и напасть сзади на ту часть вражеского лагеря, где бился Льюкнар.
– Его поджимает время, – пояснил Рихард, – ибо вылазка с самого начала была отчаянной и безумной, хотя и необходимой.
Обходный маршрут он выбрал, чтобы наверняка соединиться с Льюкнаром. Если бы Рихард знал, что погони не будет – кто мог рассчитывать на смерть Борраса и столкновение между конницей и стрелками… – если бы он только знал это, то, конечно, не выбрал бы столь далёкий путь, а предпочёл более лёгкий маршрут.
Итак, султаны на шлемах и наконечники копий задевали ветви, орошая проезжавших под ними дождём, лунный свет играл на влажной листве, раскачивавшейся под налетавшими с моря порывами; трепеща крыльями, горлицы разлетались из леса.
Как часто скитался здесь Рихард в прошлые дни! Сколько мечтал он здесь о будущей славе! Какие книги прочёл он здесь – о любви и о славных деяниях тоже! Какие подвиги ему грезились… Впрочем, он действительно хотел совершить их, но теперь ему предстоял единственный и – возможно – последний. Посему, изгнав из памяти всё былое, он обратился мыслью лишь к предстоящему.
Приказав остановиться, он прислушался. Погони явно не было, и он повёл свой отряд из леса прекрасно знакомым ему путём к Воротам Святого Георгия – не забывая об осторожности, чтобы не прозевать атаку из лагеря осаждающих.
Спустя некоторое время они остановились ещё раз, но, услышав только далёкий шум стычки под стенами, которая не представляла опасности для его отряда, потом он уловил отголоски боя там, где находился Льюкнар, и другой звук, сразу же наполнивший сердце юноши надеждой, – далёкое то усиливающееся, то ослабевающее пение труб, несомое порывами юго-западного ветра, налетавшего с моря. Горны провозглашали победу и, наклонившись вперёд, Рихард прислушался, а потом зажёг пламя в глазах своих солдат, воскликнув: «Победа! Это Эдвин! Быстро к Льюкнару!»
И они поскакали к Воротам Святого Георгия. Когда до стана врага осталось несколько минут скачки, натянули поводья, чтобы кони влетели в битву, не запыхавшись. А потом начали крадучись подъезжать, производя, по возможности, меньше шума; наконец, оказавшись рядом, они увидели целое скопище врага, бурлящее вокруг маленького отряда… Льюкнар находился в отчаянном положении.
Тут предводитель выкрикнул:
– Я – Рихард! Постоим за Герту!
И единым напором, рассеивая врага направо и налево, они погрузились в огромное полчище, напрасно пытавшееся прорвать боевой порядок Льюкнара, который решил было пробиться к Восточным воротам на выручку сэру Рихарду, как он полагал, попавшему в беду и оказавшемуся сперва отрезанным от города, а потом оттеснённым к лагерю и окружённым.
Там, спешившись, его всадники встали широким квадратом и, оградившись тесно поставленными щитами, выставили вперёд огромные пики, словно зубы огромного зверя. Всадники короля Борраса – впрочем, уже не принадлежавшие ему – лишь тщетно тратили свои силы. Многие были убиты стрелами, камнями, посланными из пращей, и выпадами длинных копий. Тем не менее живые занимали места убитых, и всё сокращавшееся каре ещё держалось, когда Рихард повёл свою рать, прорубив себе путь к этим окровавленным копьям.
– Брат! – крикнул он Льюкнару. – Потерпим ещё немного, ибо Эдвин идёт от моря с победой, и мы должны дожить до неё.
Так, соединив оба войска, они построили более глубокий и широкий квадрат, расчистив для этого место парой отчаянных натисков.
Но люди их быстро падали под ливнем стрел, и Рихард и Льюкнар, измождённые долгой рукопашной, в перерывах боя прислушивались, выхватывая время от времени радостную нотку трубы… Они ещё надеялись, или хотели надеяться, – однако становилось ясно, что им придётся умереть до прихода подмоги.
Тут свистнула стрела, и Льюкнар, пошатнувшись, согнулся вперёд; полученная им рана не была смертельной, однако она смутила его. Почти в этот же миг толпа вокруг расступилась, и послышался крик: «Джерард! Джерард!»
Тут на окружённых ринулся новый полк – в надёжных панцирях, на великолепных конях; возглавлял врагов сам Джерард. Рихард даже не понял, как это случилось, однако они проломили жестокую изгородь из наконечников копий, и вдруг каждый из бойцов его оказался в одиночестве – или вместе с одним или двумя друзьями – посреди врага. Усталые бойцы сопротивлялись свежим, пешие бились с конными, надежды уже не оставалось.
