Председатель тов. Свердлов оглашает только что полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова.
В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения чехо-словацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду этого Президиум Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16-го июля.
Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место. Документы о раскрытом заговоре высланы в Москву со специальным курьером.
Сделав это сообщение, тов. Свердлов напоминает историю перевода Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург после раскрытия такой же организации белогвардейцев, подготавливавшей побег Николая Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последнего времени помешали осуществлению этого.
Президиум Ц. И. К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил: Всероссийский Ц. И. К., в лице своего Президиума, признает решение Уральского Областного Совета правильным»
[86].
* * *
Сухаревский рынок предстал перед Дунаевым живым существом – чудовищным! – пожравшим площадь и расползшимся в окружающие переулки. По словам Степана, Сухаревка за последнее время разрослась страшно: теперь она простиралась от самых Красных ворот до Самотечной площади, да с боков по разным Спасским, Уланским, Дьяковкам, Стрелецким, Сретенке и Мещанским распустила она щупальца.
– Зачем мы сюда идем? – пробормотал Дунаев, с отвращением глядя на кишевшую перед ним толпу. Да, Сухаревка, несмотря на ранний час, уже кипела многолюдьем, напоминая не столько торжище, сколько поле боя между двумя огромными армиями: продавцами и покупателями.
– Надо хоть что-нибудь съесть, – буркнул Степан. – У меня живот с голодухи подвело. А потом в театр пойдем.
– Куда?! – изумился Дунаев.
– В театр, – повторил Степан, со всех ног кидаясь к толстенной тетке, нависающей над лотком, укрытым ватными одеялами, и пронзительно кричавшей:
– Пироги жарены-печены, ох, что за пироги!
В обмен на двадцать рублей Степан получил два больших плоских жареных пирога и два печеных – поменьше и попышней.
Два разных он отдал Дунаеву, два других сложил вместе и сильно откусил своими очень белыми и очень крепкими зубами.
– С чем? – опасливо спросил Дунаев. – Не с человечиной?
Степан чуть не подавился.
– С картошкой и капустой, – выговорил невнятно. – Не волнуйтесь, я тетку Катерину давно знаю, у нее товар хороший. Ох, и наживается она, – продолжал он, чуть понизив голос, хотя торговка продолжала кричать, заглушая своим криком все звуки вокруг. – На Сухаревке нажить теперь тысячу рублей в день – дело простое. Тетя Катя продает по пятьсот пирожков и имеет выгоды по два рубля от пирожка. И она не сама их печет, а покупает. Филипповых, Бландовых, Морозовых, Губкиных, Абрикосовых, Сапожниковых, Елисеевых разорили, придушили, разгромили, а кто же на Сухаревке формируется в миллионеров? И чью кровушку пьют эти новые капиталисты?
– Зато читал Адама Смита и был глубокий эконом, – пробормотал Дунаев, но поскольку он в это время жевал и в самом деле чрезвычайно вкусные пирожки, Степан вряд ли мог что-то расслышать.
Впрочем, возможно, это было и к лучшему.
– Может быть, вернемся, походим еще по Сухаревскому переулку, – предложил Дунаев, немного приободрившись после еды.
– Сначала в театр, – покачал головой Степан. – У меня в костюмерной Малого театра работает приятель. Я у него возьму пару-тройку пальто да фуражек, парики и бороды. Если мы хотим кого-то найти, нам нужно будет менять внешность, иначе в два счета примелькаемся и никого не выследим. Тамошние обитатели приметливы, как всякое ворье и жулье, а других там нет. Но деньги нужны, деньги, понимаете, Дунаев? Костюмеру заплатить, пригласить кого-нибудь из сухаревских в распивочную… Сведения продаются и покупаются – уж вы, как бывший сыскной, должны об этом знать.
– Хорошо, – сказал Дунаев. – Вы идите к своему костюмеру, а я попытаюсь раздобыть денег.
– Украдете, что ли? – насмешливо посмотрел на него Степан.
– Вряд ли смогу, – пожал плечами Дунаев. – Просто попытаюсь кое-что продать.
– Удачи, – кивнул Степан и ушел, и Дунаев принялся то блуждать между рядами, то углубляться в толпу, мимоходом прислушиваясь к ценам. Чего тут только не продавалось! Резиновый мяч продавался за 200 рублей, ситец – 75 рублей аршин
[87], полушерстяная материя – от 120 до 250 рублей за аршин, сыр вроде голландского – 140 рублей за фунт
[88], махорка – 70 рублей за фунт, мясо говяжье – 65, старое, сильно поношенное пальтишко стоило тысячу рублей, подержанный велосипед (мужской и вполне исправный) – семь тысяч…
Дунаев походил, поспрашивал, продается ли где-то оружие, но ничего не нашел. Мало кто хотел вообще говорить на эту тему. Наконец какой-то конопатый тощий юнец посмотрел на него многозначительно, отошел в сторону, украдкой вытащил из кармана наган.
– Патроны есть? – оживился Дунаев, подходя.
– Надо – сыщем! – кивнул юнец. – Вот только хватит ли у тебя денег?
– А сколько ты хочешь?
– За наган пять тысяч и за патроны столько же.
– А не чересчур? – не удержался от смеха Дунаев.
– А что, у тебя столько нету? – расстроился парень.
– У меня пока нисколько нету, – признался Дунаев. – Продам золотишко – будет.
– Золотишко? – оживился парень. – А ну, покажи. Да не здесь, давай вон отойдем в скупочную, – он махнул в сторону, где торчала кособокая будка без всякой, впрочем, вывески, – там твое золотишко поглядят, пробу посмотрят, взвесят, оценят, то-се.
Дунаев поглядел на его мигом вспотевший нос и слегка усмехнулся:
– Сначала покажи мне наган. Оружие покупать – это не пирожки с капустой. Кто его знает, вдруг у твоего нагана прицел сбит или боек сточен.
– Может, тебе еще и пострелять дать? – съехидничал парень. – А ты в меня пальнешь и деру дашь.
«Ага, значит, пистолет исправен, если он боится», – подумал Дунаев.
– А если ты меня в будку заведешь, а там меня кто-нибудь по башке стукнет, ограбит, а ночью мертвого бросит под забором? – предположил он, косясь по сторонам.
