Зачем? Чтобы нашли и поняли этот знак – кто? Милиция. Чекисты? Да вряд ли, откуда им знать про вторую запонку! Возможные сообщники Степана, которые живут в этой же квартире, найдут его труп и поймут намек? Вероятно. И это скорее всего!
Дунаеву стало омерзительно так, словно он стоял по колени в крови, и кровь заливала все вокруг него, а он не знал, как выбраться оттуда.
Тогда тем более надо уходить отсюда, уходить немедленно, потому что, если этот человек или эти люди, убившие Степана, вернутся, они, пожалуй, не станут разбираться, кто прав, кто виноват: они сразу будут стрелять, а потом, обыскав труп Дунаева, найдут вторую запонку и решат, что он повинен в смерти тех же Ф&Н и остальных хозяев драгоценностей.
Избавиться от них! Избавиться как можно скорей!
Выбросить?
Нет, это глупо. Что же, потом с протянутой рукой идти? На самом-то деле Дунаев ни в чем не виноват. А ведь ему нечем даже защитить себя…
Надо сейчас же пойти на Сухаревку. Продать запонку и жемчужину, пусть хоть и за бесценок. Главное, чтобы хватило обзавестись оружием.
И продолжить поиск убийцы!
Руки у Дунаева были в крови, и он поискал что-нибудь, чтобы вытереть их. Поднял с полу какой-то листок – и замер.
Это был тот самый конверт, который Дунаев привез из Петрограда. Конверт, в котором было два письма: одно обычное, другое скрытое. Да, бумага покороблена, однако на ней ничего не видно.
Степан прочел то, что там было написано. А вдруг текст удастся прочитать, если бумагу намочить вновь?
– Пошли, пошли! – нетерпеливо топтался у двери Файка.
– Пять минут, – бросил Дунаев.
– Какие пять минут, драпать надо! – взвизгнул Файка.
– Драпай, черт с тобой! – бешено отмахнулся Дунаев, уходя на кухню.
Дверь хлопнула. Файка сбежал.
Ну и черт с ним! Дунаев как-нибудь и без него обойдется.
Налил в миску воды, опустил листок, немного подождал, унимая нетерпеливый грохот сердца, – да так и ахнул, увидев, как на мокрой бумаге проступают бледные, но отчетливо читаемые строки:
«Степан, наверное, Д. уже рассказал тебе о том, что произошло…»
«Д. – это, видимо, я», – подумал Дунаев и продолжал читать:
«Поверь, что гибель Веры для нас с матерью такое же горе, как и для тебя. Нас погубила роковая случайность, и мы с трудом пришли в себя. Мы очень любили Веру, несмотря на то, что она помогала этой девчонке. Кто мог предвидеть, что они поменяются одеждой? Я готов был покончить с собой, когда понял, что удар поразил не ту, кого мы мечтали снова отправить в могилу. Нам с трудом удалось выпутаться.
Дунаев перечел эти строки. И еще раз перечел. Смысл был понятен, просто он никак не мог в это поверить.
И все же между строк против воли возникала страшная картина.
Вот Вера, которая зачем-то поменялась пальто со своей подругой, слышит стук в дверь. За дверью затаился Павлик. Он ждет ту, которую хочет убить! Почему? За что? Неизвестно…
Однако та девушка почему-то замешкалась. Вера открывает, Павлик видит серое манто – и наносит ей удар в грудь, уверенный, что перед ним та, другая.
Судя по всему, ошибку свою он понял почти сразу. Но было поздно… Он пишет, что это стало для него горем. Он что же, рыдал над трупом? Может быть… пытался вернуть ее к жизни? Может быть!
Но поздно, поздно… И тут что-то его спугнуло. Что? Появилась та девушка? Нет, вряд ли он испугался ее, ведь он хотел ее убить. Или не нашел в себе силы выдернуть нож из груди мертвой Веры и нанести новый удар, довести дело до конца?
Так или иначе, он бросается назад, в свою квартиру, и там-то они с матерью в ужасе смотрят друг на друга, понимая, что сгубили невинного человека, а цели своей так и не добились…
Подруга Веры видит, что та лежит неподвижно, что в ее груди торчит нож. Наверное, она пыталась вытащить его, поэтому руки ее и были окровавлены. Потом поняла, что Вера мертва, потеряла голову от ужаса и бросилась бежать.
Тогда, вероятно, к Вериной двери подошел Файка.
Что это он там говорил?.. «Я раз продал кучу ее тряпья, деньги ей принес, другой раз продал, вот и нынче должен был забрать узелок с бельишком».
Девушка с окровавленными руками выбегает на площадку и бросается вниз по лестнице. Файка видит мертвую Веру, видит нож – и кидается вслед за той, в ком видит убийцу «доброй барышни».
А в это время Павлик Подгорский набирается храбрости, выскальзывает из своей двери и забирает нож. Черт его знает, что там был за нож, наверное, каким-то образом он мог выдать Павлика, а может, Подгорскому просто добра своего жалко стало, вот он и вернулся, вот и забрал нож, вот и скрылся поскорей.
Или задержался? Или хотя бы закрыл Вере глаза? А может, даже слезу на труп сронил, как пишут в чувствительных стишках, снова, снова упрекал себя за трагическую ошибку?
Но почему, почему Павлик хотел убить эту девушку?!
Неизвестно. Может быть, об этом сказано дальше в письме?
Но Дунаев не мог заставить себя читать дальше. Он снова и снова рассматривал картину, возникшую в его воображении, снова и снова вглядывался в лицо Веры – в мертвое любимое лицо, и ему больше всего на свете хотелось задушить своими руками убийцу, который только что признался в своем преступлении.
Так. Нужно вернуться в Петроград. Теперь понятно, кого должен настигнуть сыскной пес и чье горло перегрызть.
«Я убью Подгорского. Я это сделаю, Вера! Клянусь!» – слабо прошептал Дунаев, и звук собственного голоса помог ему очнуться и снова вчитаться в строки письма, которые уже слегка потуснели.
Надеюсь, Д. окажется тебе полезен. Он практически мгновенно выяснил, что девка уехала в Москву, и будет искать помощи Р. Хитрово. Главное – не дать ему сойти со следа. Он ни о чем не подозревает. Я для проверки делал ему более чем толстые намеки. Он не догадался. Поддерживай в нем жажду мести за Веру. Но потом его лучше убрать! С ним, возможно, приедет некто Файка Сафронов. Очень хитер, мне кажется, у него какие-то свои замыслы, будь с ним осторожен, используй, но потом убери и его. Не сомневаюсь, что ты доведешь дело до конца так же блестяще, как это удалось с Филатовыми. Кстати. Слышал ли ты что-нибудь о своем помощнике в этом деле, о Гадлевском? Добрался ли он до Финляндии? Как только получу от тебя весть об успешном завершении операции, мы с матерью тоже тронемся в Землю обетованную. Генерал Д. обещал нам награды, но я стою за идею, ты же знаешь! Надеюсь, и ты последуешь нашему примеру, так что рано или поздно повидаемся с тобой и Гадлевским где-нибудь на Шамс д’Элизе. Еще раз прости за Веру. Это судьба… Желаю удачи. Твой друг П. Подгорский».
Бумага высыхала быстро, текст письма исчезал на глазах, но главное Дунаев понял… Мысли метались, метались…
