Значит, эти трое были сообщниками – Подгорский, Степан Бородаев, этот Гадлевский, сгнивший в лесу… Как же Дунаев был доверчив! И как он был туп. Эти «более чем толстые намеки» – очевидно, карты, выпущенные к трехсотлетию дома Романовых и сложенные подобающим образом. И Степан ведь чуть ли не в открытую говорил, что одной великой княжне удалось бежать!
Вот тебе и уэллсовщина!
Неужели это правда?!
Файка не мог этого не знать. Выходит, врал… зачем?
«Файка Сафронов очень хитер, мне кажется, у него какие-то свои замыслы», – всплыли в памяти слова из письма Подгорского.
Возможно, Файка и в самом деле случайно прижился в доме на набережной реки Фонтанки, возможно, он случайно познакомился с Верой, случайно увидел ее новую подругу, однако вряд ли он мог случайно оказаться около квартиры Инзаевых именно в тот момент, когда там оказалась та девушка. И все это ерунда – насчет какого-то «узелка с бельишком», который он собирался забрать у Веры для продажи.
Он подстерегал девушку. Зачем?
Слушая, как Файка описывает «убивцу», Степан заметил, что она произвела на него большое впечатление.
Да, произвела… Он мог узнать узницу дома Ипатьева, однако наивно думать, что его вдохновляла рыцарская любовь к великой княжне и желание ей помочь. Возможно, Файка тоже был в подвале, где убивали несчастных Романовых. А узнав, что одна из царевен чудом спаслась, пожелал довести дело до конца, погубить ее, иначе не помогал бы Дунаеву идти по ее следу.
Недаром же Файка видел нож, который торчал из груди Веры! Он точно знал, что убил ее Павлик, который потом и забрал нож. Знал – и промолчал…
Ему не нужно было поймать подлинного виновника гибели Веры. Ему нужно было найти и уничтожить ту девушку.
Не имеет значения, сам ли Файка был таким идейным убийцей, или его вела та же низменная злоба, которая заставляла крестьян жечь барские дома вместе с их обитателями, действовал ли он по указке своих начальников, каких-нибудь там Филиппа Голощекина, Якова Юровского или других русских и нерусских негодяев, переименованных или сохранивших свои подлинные имена, одержимых ненавистью к монархической России, а ведь для нее возможна только единоличная власть, любая парламентщина приведет ее к хаосу!.. Файка, Степан, Павлик – они вертели Дунаевым как хотели, они сделали его своим оружием, пользуясь его жаждой мести, пользуясь его любовью к Вере!
Вера, Вера… с каким ужасом и отвращением она, наверное, наблюдала с небес за тем, как ее любимый пытается погубить ту, которую сама Вера пыталась спасти, может быть, с радостью закрыла собой!
И Дунаев дал возможность Файке сбежать! Значит, эта девушка по-прежнему в опасности.
Надо догнать Файку, и как можно скорей.
Дунаев выскочил вон из квартиры, где пахло кровью и смертью, и ринулся к Тверской. Он не сомневался, что Файка не оставит своего замысла. Значит, он направится в Сухаревский переулок. Короткой дороги он не знает – побежит по Садовой. Дунаев потерял много времени, но, пройдя через переулки, он опередит Файку и встретит его в Сухаревском.
Только нельзя показать виду, что гнусная роль Файки стала Дунаеву известна. Но только до поры до времени. Вот раздобудет оружие – и немедленно прикончит негодяя.
А у Файки оружие, видимо, есть. Какой-нибудь нож – гнусное орудие тайного, разбойного, подлого убийства.
Дунаев выскочил из дома, пролетел переулки, ведущие к Тверской, – и ахнул, увидев Файку, который сидел на тротуарной тумбе в обнимку с тем самым мешком, в котором он принес продукты. Приветливо замахал Дунаеву:
– Что ж ты там застрял, Леонтий Петрович, а? Я тебя заждался.
Дунаеву понадобилось призвать на помощь все силы, чтоб сдержаться и не наброситься на него, не придушить на месте.
Ничего, ждать осталось недолго.
– Да я там прибрал немного, – соврал он. – Чтобы ничего о нас не напоминало.
…Файка всмотрелся в его лицо. Ишь, как перевернуло эстонского большевика Дунаева Леонтия Петровича, Виктора Ульяновича тож! Слабоват он, ох, слабоват! Видать, мало кровушки пролил. Файка-то рядом с ним душегуб порядочный! А что? Нынче время такое. Или ты, или тебя.
Иногда он вспоминал, как с перепугу запил тогда, в Екатеринбурге, а потом узнал, что царя с царицей, девок их и мальчишку постреляли в подвале. Вот если бы не запил, может, его тоже в тот подвал позвали бы? И он в Огневушку стрелял бы?
Хватило бы духу?
Хватило бы, а чего ж? Только он не просто так пулял бы, а крикнул бы: «Получи! Рожу от меня воротила, а теперь получи на вечную память!»
И вот повстречал Огневушку-поскакушку в Петрограде. И решил: теперь она от него не ускользнет! Рано или поздно, а прикончит ее. Только спешить не хотел. Следил за ней. Вызнал, что она к Вере Николаевне украдкой захаживает. И решил довести до конца то, что в подвале не довели. Но лучше не стрелять – шуму много. Лучше ножом вдарить – и в глаза ей поглядеть…
И вот пошла она к Вере Николаевне. Файка затаился этажом повыше, ждал. Вдруг видит через прутья перил – сосед к Вере Николаевне в дверь стучится. Эх, как бы не помешал, подумал Файка. А потом… Потом каша какая-то заварилась, да такая крутая, что он даже ошалел поначалу. Сосед, Подгорский, обратно в свою квартиру – шмыг. Дверь настежь осталась. И кто-то в серой пальтушке на пороге лежит.
Огневушка, никак? Что это Подгорский с ней сделал?
Файка начал было спускаться, как вдруг выметнулась из той двери фигурка в черном малахае – и бежать. Файка скокнул вниз, глянул на лежащую – да ведь это не Огневушка! Это Вера Николаевна! Мертвая, убитая, с ножом в груди…
Кто ж ее? Огневушка, что ли?! Но за что?!
Или Подгорский?..
Да ну, навряд ли. Кишка у него, хромоногого да вечно перхающего кашлем, тонка. Огневушка покрепче будет!
Файка кинулся в погоню. И тут пути их с Леонтием Петровичем, большевиком эстонским, и пересеклись, и перехлестнулись, и Файка понял, какая удача ему выпала.
Теперь они вместе за Огневушкой мчались. Только Дунаев, конечно, думал, что это Файка ему услужает, а выходило-то наоборот: он Файке помогал. Баре – они ведь хоть умные, но тугодумные. До них до сих пор не доперло, что мир переменился, с ног на голову встал, хитрость почище ума стала цениться. У Дунаева был ум, да где ему было выдюжить после Файкиной хитрости?
Степан Бородаев – он покрече был и похитрей, да вот кто-то его перехитрил, да как сурово-то!
Сначала Файка струхнул, а вот посидел тут, на тумбе, поуспокоился немного и решил по-прежнему держаться за эстонского большевика, покуда тот его до Огневушки не доведет. Но только прикончить ее Файка не даст. Он эту радость великую для себя оставит.
Это только в сказках иванушки-дурачки на царских дочках женятся и радуются: вот, мол, мы какие, мы теперь всех выше и сильнее!
