– Поздно, – вздохнул жрец.
– Еще не все потеряно, – смело возразила неизвестная. – Смерть Анны навеки поссорит Византию и Русь. Владимиру придется отказаться от греческого бога и вернуться к вере отцов.
Ган задумчиво погладил бороду.
– Ты хоть и женщина, а говоришь, как мудрый муж.
Собеседница склонилась в легком поклоне.
– Твою похвалу, кудесник, я воспринимаю как согласие.
– Ежели о моем согласии станет известно Владимиру, то не сносить мне головы.
– Ты что, боишься пострадать за веру?
– Я боюсь довериться человеку, который скрывает свое имя.
– А я не могу его раскрыть, пока не получу твоего согласия.
Волхв вдруг хитро усмехнулся.
– Узнать-то тебя немудрено.
– Как?! – вспыхнула незнакомка.
– Ты одна из жен Великого князя.
– И кто именно?
– Ну не Анна же, – пошутил Ган. – И не Рогнеда – она слишком горда. И не Мимолика – та недостаточно умна. И не Олова – та слишком прямолинейна…
Ган на мгновение умолк и вдруг спросил:
– Мне продолжать или сама откроешься?
– От мудрого взора за покровом не спрячешься… – и собеседница сняла с головы накидку.
Это была Малфрида. Ган вручил ей клетку с голубями.
– Ежели что важное, пошли мне весточку.
Не только внучка императора строила козни против принцессы Анны. Старшая жена Великого князя Олова тоже не теряла времени даром и навестила своих сородичей – братьев-варягов Харю и Олуха. Вообще-то первого звали то ли Герольд, то ли Карн, а второго Олав, но на Руси их быстро переименовали. Сразу понятно, о ком идет речь, да и запомнить проще. В поисках славы и денег братья месяц назад прибыли в Киев, да пока ничего путного не свершили. Разве что прослыли отпетыми гуляками и забияками.
Когда Олова прибыла на постоялый двор, где остановились варяги, Харя и Олух еще не очухались от вчерашней попойки и отлеживались на лавках, опохмеляясь квасом и ставя примочки на синяки и ушибы, полученные давеча в знатной потасовке с местными отроками.
– Фу, ну и вонища! – не успев войти, поморщилась Великая княгиня и вместо приветствия полюбопытствовала: – И где это так отделали наших славных воинов?
Братья скромно потупили головы:
– Да было дело…
– И много ли вам отвалили за столь славные подвиги?
– Хрен с маком! – ответил Харя, показывая фигу и свою осведомленность в речевых оборотах русов.
– Чем же кормитесь?
– Вот мы и ломаем голову, – удрученно произнес Олух, – сегодня потратили последние гроши.
Он бросил на стол пустую кишень
[12]:
– Завтра придется меч закладывать.
– Не стоит, – посоветовала княгиня, – он тебе еще пригодится.
Братья сразу насторожились.
– А что?
– Есть дело?
Олова с сомнением осмотрела сородичей:
– Дело-то имеется, только сдюжите ли?
Варяги подхватились, как ошпаренные.
– Да мы за тебя кому угодно голову снесем!
– Только прикажи!
– Хоть Добрыне, хоть самому Владимиру…
Княгиня расхохоталась:
– Ну ты и олух! Вдовой хочешь меня оставить?
– Мне все равно – лишь бы платили.
Олова щедро отсыпала в кишень Олуха горсть золотых монет.
– Это задаток. Справитесь – получите в три раза больше.
Она окинула холодным взглядом онемевших от такого подарка братьев и направилась к выходу. Вопрос Хари застал ее уже на пороге:
– А имя?
Ответ последовал незамедлительно:
– Принцесса Анна.
Нежданно-негаданно к принцессе Анне нагрянула в гости гордая Рогнеда. От радости хозяйка не знала, куда усадить половчанку. Все попытки принцессы подружиться с женами Владимира ни к чему не привели. А тут сама явилась. Рогнеда сразу приступила к расспросам:
– И как тебе в нашем захолустье после Царьграда?
Анна смутилась, не зная, что ответить. Врать не умела, но и хулить новую родину не хотела. Лишь скромно заметила:
– Потихоньку привыкаю.
– А мне до сих пор не по себе. Будь моя воля – хоть сейчас вернулась бы в родной Полоцк.
– А разве нельзя? – удивилась принцесса.
Рогнеда горько усмехнулась:
– Я, как и ты, прибыла сюда не по своей воле.
– Меня никто не принуждал, – возразила Анна.
– Так я тебе и поверила!
– Какой смысл мне врать?
Полочанка в гневе вскочила:
– Не морочь мне голову! Как добровольно можно оставить родину, друзей и близких ради варвара? Ради того, чтобы стать рабыней раба?
Тут уж возмутилась Анна:
– Зачем возводить напраслину на Великого князя! Чем он заслужил такие упреки?
– А ты не ведаешь?!
Принцесса в смущении опустила голову. Владимир исповедался ей в своих грехах, но не могла же она сказать об этом Рогнеде. Впрочем, полочанка и не ждала от принцессы ответа.
– Тогда слушай. Твой благородный князь на моих глазах самолично обезглавил моего отца и мою мать, а потом прилюдно имел меня над трупами моих родителей под рев славной дружины и всего Полоцка. Я лукавила, когда говорила, что хочу в родной город. Мне нет туда возврата. Мне он ненавистен. Владимир лишил меня не только всех родных, но и родины. Мне некуда податься, стань я свободной.
Анна со слезами на глазах протянула руки к Рогнеде:
– Прости меня ради бога.
От нахлынувших воспоминаний Рогнеда тоже прослезилась и ласково обняла принцессу:
– Да ты, я посмотрю, еще совсем дитя. Невинная жертва грязных страстей. Теперь я нисколько в этом не сомневаюсь.
Она усадила на мягкое ложе обессиленную принцессу, но та по-прежнему продолжала оправдывать Великого князя:
– Поверь, сейчас Владимир совсем другой и искренне раскаялся.
– С чего бы вдруг?
– Он так много расспрашивал меня про Христа и искупление вины, что я не сомневаюсь в его искренности.
– Ах! – отмахнулась Рогнеда. – Оставь эти сказки про добренького Бога. Пусть ими дурачат народ.
– Как? – изумилась Анна. – Ты не веришь в Христа?
– Как можно верить в того, кто допустил столько зла?
