– Зло совершают не боги, а люди.
– Да, а потом ваш Бог их прощает – стоит лишь покаяться.
– Бог прощает, чтобы человек мог спастись.
Рогнеда тяжело вздохнула:
– Вот только люди почему-то никогда никого не прощают.
Анна попыталась возразить, но полочанка решительным жестом остановила ее:
– Не будем зря молоть языками. Мне все ясно. Со временем и ты поймешь. Прощай.
Она стремительно вышла, оставив в душе Анны сомнения и тревогу. Их мог развеять только сам Владимир, и принцесса бросилась на его поиски.
На княжеском дворе, несмотря на сгустившиеся сумерки, пир стоял горой. Праздновали свержение кумиров. Челядь не уставала выкатывать полные бочки с вином и медом и возы с яствами. Ешь и пей, сколько влезет! Гуляй вволю! Помяни последний раз старых богов и приветствуй нового.
Отовсюду неслись здравицы, звон кубков, песни и пьяный гогот. Пламя зажженных факелов выхватывало из темноты то орущие лица, то плывущие по кругу братины, то огромные бочки.
Никем не замеченная, принцесса пересекла двор и вошла в палату, где пировала высшая знать Киева. И здесь все веселились. Лишь Владимир грустно восседал во главе стола. Увидев Анну, он радостно вскочил и протянул к ней руки. Бояре и князья тоже невольно оборотились и замерли. Присутствие женщин на пирах не допускалось, но принцесса была настолько прекрасна, что никому и в голову не пришло возмущаться. Наоборот, все встали вслед за Владимиром, приветствуя принцессу.
– Слава Анне! – громогласно прорычал Добрыня, подняв кубок с вином.
– Слава!!!
Под восторженный рев Великий князь подошел к суженой и крепко поцеловал в сахарные уста. Прижавшись к Владимиру, принцесса чуть слышно шепнула:
– Ты мне нужен.
Захмелевший от любви и вина Великий князь немедля изрек:
– Други! Пейте и ешьте вдосыть. Гуляйте и веселитесь!
– А ты, княже?
– А меня ждут великие дела, – попытался отшутиться Владимир, вожделенно глядя на Анну. – У нас медовый месяц.
Однако не тут-то было. Памятуя, сколь долго длилось первое уединение молодоженов, первыми возроптали гридни:
– Без тебя, княже, нам и мед не сладок!
– И кусок в горло не лезет.
Бояре тут же подхватили:
– А кто дела вершить будет?
– Какие еще дела? Идолы снесены, церковь воздвигнута, Русь крещена.
– Русь, может, и крещена, только народ по-прежнему ходит некрещеный, – возразил боярин Претич и озабоченно почесал затылок. – Тут разом всех не крестишь.
Глаза Великого князя вдруг задорно вспыхнули.
– Как раз-то разом всех и крестим!
– Да все и в церковь-то не поместятся…
– А разве Христа в церкви крестили? – вопросил Владимир и оборотился к Анне: – Как та река называлась?
– Иордан, – молвила принцесса.
– Вот-вот, а Днепр, думаю, поболе Иордана будет!
– С чего это народ ни с того ни с сего в реку полезет? – не унимался боярин.
Великий князь весело рассмеялся и распахнул дверь во двор, где гулял весь Киев, и произнес одно лишь слово:
– Опохмеляться.
Вихрь смеха пронесся по палате. Недавним язычникам пришлась по душе задумка Владимира. Лишь Анна, воспитанная в строгих христианских правилах, с ужасом наблюдала за происходящим, да дотошный Претич продолжал задавать каверзные вопросы:
– А ежели кто не захочет?
Владимир рубанул, как сплеча:
– Тот враг мне навеки.
– И дитя малое? – невольно вырвалось у Претича.
– И дитяти, и жены, и молодицы, и мужи, и люди, и смерды, и закупы, и челядь, и холопы – все завтра на реку. Будем креститься и веселиться.
Он тут же приказал огласить свою волю народу и послал гонца к греческим монахам, чтобы с утра были готовы проводить обряд крещения. Затем снова обратился к дружине и боярам:
– Теперь вы довольны?
– Да-а-а!
– А я еще нет.
Он обнял принцессу за плечи, собираясь покинуть с ней палату, но чей-то выкрик остановил их:
– А на посошок!
Под одобрительный гул Владимиру поднесли огромный кубок с вином. Он был столь велик, что руки быстро устали держать его, и Великий князь поднес кубок ко рту. Сызмальства его учили умению пить, не пьянея, да уж слишком велик сосуд. А Красное Солнышко и без того уже набрался изрядно. И все же кубок медленно, но неотвратимо опорожнялся. И чем выше задиралась вверх его ножка, тем больше нарастал торжествующий рев знати.
– У-у-у-у!.. Все! – выдохнул зал.
Владимир грохнул пустой кубок об пол и, чтобы не упасть, облокотился о принцессу. Та едва удержала его.
– Теперь ты точно явишься утром на берег Днепра, – пошутил Громыхало, – опохмеляться.
Великий князь говорить уже не мог, лишь вяло помахал рукой и, опираясь на Анну, направился к выходу. Бедняжка согнулась под тяжестью княжеского тела и едва держалась на ногах. Кто-то из челяди рванулся было ей на помощь, но Добрыня остановил его:
– Ничего, пускай привыкает.
Так вдвоем и побрели они через двор. Какие-то тени мелькнули следом. То были Олух и Харя. Они сопровождали парочку до самых покоев. К счастью, пока рядом был Владимир, хоть и пьяный, Анне ничего не угрожало. Однако теперь варяги следили за ней неотступно, дожидаясь удобного случая.
Принцессе же и в покоях не было покоя. Здесь за ней пристально наблюдал, прячась за занавесками, личный священник княгини Юлии грек Стип. Несмотря на привлекательную внешность и врожденную приветливость, киевляне быстро переименовали его в Типа, и тот вскоре свыкся с новым именем и охотно на него отзывался. Тип никогда никому не перечил, в споры не встревал, но тихой сапой сумел получить немало благ и даже на правах священнослужителя имел доступ на женскую половину, куда мужам входить возбранялось. Он был при Юлии еще со времен Ярополка, приверженца христианства, и зачастую коротал с княгиней и дни, и вечера. Вот и намедни Юлия послала за своим духовным отцом, и тот не замедлил явиться, облачившись в монашеские одежды. Оставшись наедине, они почему-то не стали читать молитвы и петь псалмы, а предались любовным утехам и, насытившись друг другом, завели вовсе не праведную беседу.
– Почему ты ничего не спрашиваешь о Святополке?
– Только что собирался, – пылко ответил Тип, еще толком не отдышавшись. – А что с ним?
– Ему грозит страшная опасность.
– Да ты что?!
– Его уже пытались извести.
– Неужели кто-то посмел поднять руку на княжича?
