– Что же ты молчишь? Поклянись Варяжко на кресте.
В глазах Владимира затеплилась надежда.
– Я же говорю: свет мой ясный, – расцеловал он принцессу и немедля умчался к Острожко, не догуляв свадебных пиров.
На рубеже работа кипела. Города-крепости росли, как грибы.
– Ну вот, явился, – недовольно пробурчал Острожко, встречая Великого князя, – только от дел будешь отвлекать.
– Буду! Хочу с Варяжко повидаться.
– Ты что?! Да Варяжко спит и видит, как тебя со света сжить.
– Вот и славно! Вот и встретимся мы там, где он меня сможет и печенегам выдать, и мечом зарубить.
– Совсем светлый князь рехнулся…
– Пойду к нему в степь безоружный, – стоял на своем Владимир.
– Вольному воля, только я пальцем не шевельну.
– Больше некому: ты один ведаешь дорогу к Варяжко.
– Сложим на этой дорожке буйные головы. Ладно ты – я зря лягу.
– Помоги, Острожко, – взмолился Великий князь. – Свет мне не мил!
– Вижу, не слепой, – смягчился воевода, – мы же не язычники… Подмогу, чем могу.
Неведомо как, но Острожко договорился. Встретились в степи, на земле печенегов. Варяжко пришел с оружием и верными гриднями. Владимир даже доспехов не надел. С ним был лишь Острожко. Не смог отпустить Великого князя одного. Воевода спрятал кинжал за пазухой, но что он против вооруженных до зубов воев?
– Зачем звал? – спросил Варяжко, с недоверием глядя на безоружного Великого князя.
– Хочу прощения просить.
– За что?
– За Ярополка. За измену. Прости, если сможешь.
– Единожды солгавши – кто тебе поверит?
– Крест целовать буду.
– Что тебе Христос? Веру меняешь, как перчатки.
– Зря ты так, – встрял Острожко, – видел бы, сколько Владимир храмов поставил. Ярополку такое и не снилось.
– Ярополка не тронь. Истинный христианин был – поверил слову шакала…
– Ты на Владимира не клевещи! – взъярился воевода. – Не хотел он брата убивать! Блуд постарался – боялся мести Ярополка.
– Нет, – сверкнул стальным взглядом Владимир, – на мне вина.
Варяжко вплотную подошел к Великому князю, вперил в него взгляд.
– Зачем тебе мое прощение?
– Душа страдает.
– Нет тебе веры. Подлость замыслил. Как с Ярополком. Как с Рогнедой. Как с Анной. Все в свою пользу обращаешь.
– Вот я в твоей власти. Где выгода?
– Хитрый ты, князь! Знаешь чем взять… Хочешь, чтобы служил я князю тьмы.
Владимир опустился на колени.
– Нет во мне корысти. Хочешь – ко мне иди, хочешь – супротив. Не затем я сюда пришел.
Варяжко вдруг упал на колени:
– Да разве я не мечтаю на Русь вернуться? Истосковался весь… Давно бы простил, если бы верил, что ты от сердца.
– Поверь мне, Варяжко…
– Верю, верю, княже!
Они обнялись и расцеловались. Слезы текли по их щекам, по бородам убеленных гридней, по усам Острожко. Это были не слезы печали, это были не слезы радости, это были слезы облегчения. Словно тяжкий груз сбросили с себя русичи.
Забота восемнадцатая. Огнем и мечом
…«мир дому сему».
Евангелие от Матфея, 10, 11
Было ясное воскресное утро. В Киеве звонили колокола, призывая прихожан в церкви. Владимир, Анна, Добрыня и тысяцкий Путята чинно следовали в собор Пресвятой Богородицы, любуясь храмом, квадригой медных коней, установленных за церковью, и великолепными видами на Днепр, открывающимися с Княжьей горы.
– Благодать какая! – пробасил Добрыня, глядя на толпы празднично одетых киевлян, идущих на воскресную службу.
– Диво дивное! – поддержал Путята. – Был языческий город и вдруг стал христианским. Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои!
– А Новгород и Полоцк все еще в невежестве пребывают, – сокрушился Владимир, – Перуну и Велесу требы приносят.
– Надо и там всех крестить, – решительно рек Путята. – Как в Киеве: одним махом.
– Думаете, тоже чудо будет? – с сомнением спросил Владимир.
– А почему бы и нет?
– Новгородцы – народ с гонором: не любят, когда им указывают.
– Кто же благу противится? – удивился Путята. – Как, узрев Бога истинного, от Него отказаться?
– В том-то и дело, что еще не узрели.
– Так показать надо.
– А сможешь?
– Постараюсь, княже.
– А я ему подсоблю, – изрек Добрыня. – Новгородцы мне добре ведомы. И они меня, думаю, лихом не поминают. Да и жену пора навестить: лето не виделись.
– Верно, – согласился Великий князь. – Только слышал я, что в Новгороде волхвы народ мутят.
– Мы же не одни поедем – с дружиной, – усмехнулся Путята. – Уж с чародеями как-нибудь справимся.
– Одно прошу: не крестите силой, – взмолилась Анна. – Слово сильнее меча. Помните, как Иисус завещал апостолам нести слово Божие.
– Знаем, царевна, – усмехнулся тысяцкий. – Только не сильны мы в проповедях.
– А вы священников возьмите, – предложила принцесса.
– Светлая у тебя голова, – восхитился Добрыня. – Им – слово, нам – дело.
Весть о том, что Добрыня идет крестить, вызвала в Новгороде небывалое волнение. Волхвы во главе с Богомилом по прозвищу Соловей уговаривали людей не покоряться. Неподалеку, на Торговой стороне, епископ Иоаким призывал народ креститься. Священники ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и в два дня обратили в христианство несколько сот человек.
Только народ больше слушал волхвов. Греческие священники пришли из Киева, их почти никто не знал, а волхвы испокон веков возвещали волю богов, приносили жертвы, предсказывали будущее, лечили травами, заговорами… Разве под силу горстке священников было превозмочь, хоть и старались они изо всех сил?
– Сам Великий князь крестился, ибо истинна и хороша Христова вера! – возвещал Иоаким.
– Попы Владимира охмурили, – отвечал Богомол Соловей, – а греческая грешница соблазнила. И сама она блудница, и мать ее трактирщица! Всем ведомо, что охоч князь до баб – вот и прельстился царскими ласками. Как спадет пелена с глаз его, выгонит взашей и принцессу, и всех греков!
Смех прокатился по толпе. По вкусу народу такие шутки.
– Весь Киев принял Христа! Узрели Бога праведного и пребывают в радости, – привел новый довод епископ.
– А Киев нам не указ! – выкрикнул волхв, что тоже новгородцам было по нраву. – Они не с радости, а с перепуга в реку побежали. Князя испугались. Нас так не возьмешь!
