Продолжая говорить об обычаях сарацин, отличных от христианских, Бодри Дейльский обращает внимание на кочевой образ жизни иноверцев: по его наблюдениям, они передвигаются с места на место со всем своим скарбом, припасами, используя для этого вьючных животных — лошадей, ослов и верблюдов; при этом они берут с собой большие запасы еды — муку, бобы, а также скот — быков и овец.
[883] Такие же детали их быта отмечает хронист Фульхерий Шартрский.
[884] По словам Бодри Дейльского, такой образ жизни в обычае у мусульман (consuetudo), и помимо всего прочего это есть проявление присущих мусульманам хвастовства и спеси (supercilio jactantiae). Что означают эти описания образа жизни мусульман? В чем их смысл? Своим рассказом о мусульманах хронист дает понять читателю, что мусульмане кочевой народ, не имеющий постоянного места жительства. Эти черты образа жизни в сознании средневекового читателя связывались с сформировавшимся еще в античной традиции представлением о варварах, не занимающихся земледелием и кочующих из одного места в другое.
[885]
В описаниях хронистов можно заметить еще один нюанс в изображении повседневной жизни иноверцев. Он связан с образом мусульманского Востока как сказочно богатой страны, в которой крестоносцы смогут быстро обогатиться. В хрониках Первого крестового похода мы находим многочисленные аллюзии на богатство и роскошь образа жизни иноверцев. Гвиберт Ножанский рассказывает, что даже одержав скромную победу над мусульманами, крестоносцы, как правило, завладевали несметными сокровищами и восстанавливали свои запасы. По словам хронистов, мусульмане богаты золотом и серебром, у них много сокровищ. Богатства иноверцев, «знати Ассирии», велики («Assyriae nobilitatis opes»).
[886] Высшие слои мусульманского общества в представлениях христианских хронистов имели не только золото и серебро, но и драгоценную утварь, дорогое оружие, принадлежавшие им разные виды животных. Все эти несметные богатства в случае победы становились добычей христианских рыцарей, и те поступали с ними как настоящие варвары: «все, что было пригодно для использования, сохранялось; все сверх того сжигалось» («si qua fuere usibus apta, servarunt; quae extera igne cremarunt»).
[887] Фульхерий Шартрский, поражаясь богатствам мусульман и рассказывая о разделе добычи, награбленной крестоносцами, делает следующее признание: «многие неимущие обогатились» («multi inopes effecti locupletes»).
[888] Описывая добычу, взятую рыцарями в одном из сражений, хронист перечисляет все предметы материального богатства Востока: по его словам, у мусульман в тот день были отобраны драгоценные камни двенадцати сортов: яспис, сапфир, топаз, хризолит и пр.; драгоценные сосуды, золотые шлемы, замечательные мечи и кольца, а также большое количество съестных припасов.
[889] Богатство Востока так привлекало крестоносцев, что они готовы были извлекать даже проглоченные сарацинами безанты. Хитрость (calliditas) сарацин — а именно так квалифицирует поведение иноверцев Фульхерий Шартрский — не могла стать препятствием для удовлетворения аппетитов христианских рыцарей, которые сжигали дотла сваленные в кучу трупы врагов и в куче пепла разыскивали золотые монеты.
[890] Рауль Канский, описавший в стихах сцену грабежа крестоносцами богатств мусульман, приводит самые разные сведения о материальном изобилии иноверцев: по его словам, в жилищах мусульман можно было найти и золото, и драгоценные камни, и пурпур, одежды, сокровища, каких не видывали рыцари христианского Запада.
[891] Сказочное богатство, изобилие мусульманского Востока — черта образа жизни, которая более всего привлекала внимание крестоносцев.
Рисуя образ жизни мусульман, хронисты используют обычные в их нарративной практике риторические фигуры сравнения и инверсии. В этих описаниях сочетаются средневековая традиция изображения варваров, стереотипы, присущие образу античного язычества, и литературные топосы. Хронисты замечают расхождения в образе жизни мусульман и христиан, последовательно рассказывая о внешнем облике сарацин, их ритуалах и материальном богатстве. Они проявляют себя настоящими этнографами, интересуясь нравами и традициями сарацин, которые они подчас сближают с обычаями древних язычников. В этих описаниях немало правдоподобных деталей, и вместе с тем они не лишены фантастических деталей, число которых нарастает при изложении тех же сюжетов в эпосе цикла крестовых походов. На фоне привычных реалий средневекового Запада отличительными чертами повседневности мусульманского Востока оказываются материальное богатство, изобилие и экзотика. Культурная граница между христианским и мусульманским мирами проходит, как мы видели, и в сфере повседневной жизни.
ЧАСТЬ II
Образ ислама в хронике Гийома Тирского
II.1. Ислам в хронике Гийома Тирского
В этом разделе нашего исследования мы обращаемся к изучению представлений об исламе Гийома Тирского, автора наиболее обширного в Средние века труда по истории крестовых походов. Этот историк долгое время прожил на Востоке и близко познакомился с реалиями мусульманского мира. Повлияли ли непосредственные контакты с Востоком на его взгляды на ислам? Отличаются ли его рассказы от того, что сообщают хронисты Первого крестового похода?
* * *
Реконструируя представления хрониста об исламе в хронике Гийома Тирского, мы, как и прежде, попытаемся изучить и приемы изображения им иноверцев. Как известно, сведения писателя об исламском мире весьма полны, обширны и конкретны. Тем более было бы интересно узнать, в какой степени нарративная стратегия писателя отличается от той, которую использовали в своих сочинениях хронисты Первого крестового похода, как изображаются мусульмане в его хронике и более поздних ее продолжениях и как это сочинение вписывается в контекст культурной традиции XII в. Историк говорит о реалиях и событиях давнего прошлого, описанных и хронистами Первого крестового похода; однако он судит о них не как очевидец, а пользуется источниками из вторых рук. Между событиями, о которых он рассказывает, и современной ему эпохой — огромная дистанция. Лишь восемь последних книг своей «Истории» он посвятил рассказам о событиях, очевидцем которых он был — все остальное, как он сам признается, было написано им по памяти.
[892] Как мы знаем, помимо хроники он написал так называемую «Историю восточных правителей» («Historia de gestis Orientalium principum»),
[893] в которой, по его собственному признанию, обрисовал учение ислама, рассказал о жизни Мухаммада и о том, как восточные народы приняли новую религию. К сожалению, эта его работа безвозвратно утрачена, но несколько глав своей хроники
[894] средневековый автор специально отводит истории ислама, рассказывает об истории раскола в исламском вероучении и о различных сектантских течениях в нем.
