В результате всей этой борьбы за аэродинамику, общий силуэт машины больше походил не на ранний транспортный «юнкерс» или ТБ-1, а на куда более поздние машины конца 30-х – начала 40-х годов. Портили все только неубирающиеся спицованные шасси, которые для уменьшения сопротивления воздуха пришлось одеть в лапти-обтекатели.
Параллельно с работой над новым воздушным кораблем, в моторном отделе РБВЗ группа под руководством инженера Киреева начала проектирование для нового воздушного корабля 12-цилиндрового четырехтактного бензинового двигателя по схеме аналогичной американскому четырехсотсильному авиационному двигателю «Либерти». К сожалению, оригинал такого двигателя достать не удалось, но русские инженеры справились, потому что им взамен была дана возможность собственными руками пощупать восьмицилиндровый V-образный двигатель ЯМЗ-238 от армейского грузового автомобиля «Урал». Конечно, определяющего удельную мощность коэффициента сжатия в 17,5, как у дизеля второй половины XX века, местным инженерам добиться не удалось. Но общую конструкцию они срисовали сразу же, и освобожденные от необходимости изобретать велосипед, принялись работать над прототипом 12-цилиндрового четырехтактного мотора.
К тому времени, когда в сборочном цехе самолетного отдела РБВЗ оделся в фанеру и перкаль деревянный скелет самолета-прототипа, группа Киреева сумела создать мотор, который по деталям на семьдесят процентов был совместим с серийно выпускавшимся РБВЗ-6 и, при весе в четыреста двадцать килограммов, устойчиво выдавал четыреста десять лошадиных сил мощности. На этом команда инженера Киреева не успокоилась и взялась за проектирование следующего двигателя той же схемы, вдвое большего рабочего объема, который по расчетам должен был выдавать от 650 до 750 лошадиных сил мощности при пятистах-шестистах килограммах собственного веса.
Но это была уже другая история, а пока Сикорский, Поликарпов и Григорович начали осваивать мотор с такими невиданными характеристиками. Но Сикорский все же успел первым, перехватив для полетных испытаний первые три рабочих экземпляра.
И вот уже все готово к полету прототипа машины, которая, как надеялся Игорь Иванович, станет младшим братом «Ильи Муромца» и сменит его в небе. Первоначально он хотел назвать этот самолет «Александром Невским», но новые власти намекнули, что по идеологическим причинам лучше на этот раз не использовать это название. Ведь это князь, а князей только что свергли, и к тому же православный святой – это при том, что церковь у нас отделена от государства. Князь Александр Ярославович разбил немцев на Чудском озере, а с немцами у нас сейчас дружба-фройндшафт…
В результате новый самолет стал называться «Добрыней Никитичем», в честь второго былинного богатыря из знаменитой троицы.
Пилотировать «Добрыню» в первом испытательном полете должен был бывший штатный летчик-испытатель авиационного отдела РБВЗ, а ныне командир бомбардировщика «Илья Муромец» № 5 Эскадры воздушных кораблей штабс-капитан Алехнович, уже выполнивший на этой машине несколько пробежек и подлетов, по итогам которых было немного изменено положение горизонтального хвостового оперения. Вторым пилотом Сикорский хотел лететь сам, но узнавшее об этой идее высокое начальство строго-настрого запретило ему эту авантюру, и в правом пилотском кресле «Добрыни» оказался прапорщик Константин Константинович Арцеулов, летчик-истребитель, одержавший восемнадцать воздушных побед и первым в истории сумевший преднамеренно ввести свой самолет в штопор и тут же благополучно вывести его обратно. Поднявшись через заднюю дверь в пока еще пустой фюзеляж, пилоты прошли мимо мешков с песком, изображавших то ли груз, то ли пассажиров, и оказались в кабине, через лобовое остекление которой им были видны только покрашенный в черный цвет капот третьего двигателя и далеко впереди манящее бледно-голубое небо.
И вот настал знаменательный момент. Арцеулов до упора двинул вперед строенный сектор газа, и все три мотора тут же взревели на максимальных оборотах. Колеса «Добрыни» пока не имели тормозов, поэтому он весело покатился по траве Комендантского аэродрома, быстро набирая скорость. Сикорский видел, как, не пробежав и половины поля, «Добрыня» оторвал от земли хвост, а потом и сам круто полез вверх. Набрав высоту в полверсты, самолет совершил широкий круг, пролетев над центром города, над Таврическим дворцом, после чего, следуя руслу Невы, совершил разворот на юг и через Путиловский завод, Адмиралтейские верфи, Васильевский остров и Петроградскую сторону вернулся в исходную точку. При посадке чуток «закозлив», он вполне благополучно приземлился. На этом первый полет «Добрыни» был завершен.
12 апреля 1918 года. Петроград, Таврический дворец. Глава ИТАР Александр Васильевич Тамбовцев
Сегодня, в будущий День космонавтики, Железный Феликс неожиданно вызвал меня к себе для серьезного разговора.
– Александр Васильевич, – сказал он мне, – я хотел бы спросить у вас, что нам делать с пилсудчиками?
– Пилсудчики, Феликс Эдмундович, – уточнил я, – это польские буржуазные националисты, сторонники убиенного германцами в Магдебурге пана Пилсудского? Я слышал, что они, потеряв своего лидера, скатились до обычного бандитизма. Или я ошибаюсь?
– Нет, Александр Васильевич, вы не ошибаетесь, – тяжело вздохнул Дзержинский. – А ведь я лично был знаком с этим человеком, когда он состоял в Польской социалистической партии и имел псевдоним Зюк. Потом наши пути разошлись, и вот теперь его нет в живых…
– Я вас понимаю, Феликс Эдмундович, но ваши дороги разошлись давно, и пан Пилсудский из товарища стал нам непримиримым врагом… Как говорили в наше время, буржуазный националист – он и в Африке буржуазный националист. Наши корреспонденты на местах сообщают, что сейчас мелкие банды его сторонников в основном орудуют в Белоруссии и Виленской губернии?
– Так и есть, Александр Васильевич, – Дзержинский опять тяжело вздохнул. – Пся крев.
От волнения у него прорезался польский акцент. Я прекрасно его понимал – польские националисты для Феликса Эдмундовича – еще одна головная боль. И главное – многие из них хорошо ему знакомы. А теперь за все их художества, согласно чрезвычайному декрету Совнаркома, им положена «высшая мера социальной защиты» или четверть века каторжных работ. Вот как оно порой бывает…
– Феликс Эдмундович, – сказал я, немного подумав. – Тянуть с пилсудчиками нельзя. Если они сорганизуются, выдвинут нового лидера, наладят связи с Антантой и создадут подпольную диверсионную сеть, то жизнь на территориях, где оперируют их банды, быстро превратится в ад. И еще – работать против пилсудчиков надо вместе с немцами.
Заметив недоуменный взгляд Дзержинского, я кивнул ему и повторил:
– Да-да, именно с немцами. Ведь оставляя им территорию бывших Привислинских губерний, мы преднамеренно оставили и нашу головную боль. И теперь немцам от польских диверсантов достанется не меньше, чем нам, а может, и больше. Да, в Белоруссии и Виленской губернии польских националистов тоже хватает. Но еще больше их в Варшаве, Познани, Кракове и других, чисто польских городах. Еще Бисмарк в 1883 году говорил, что война между Россией и Германией неизбежно приведет к созданию независимой Польши. А его преемник, Бетман-Гольвег, в своих «Размышлениях о войне» прямо утверждал, что с немецкой точки зрения невозможно хорошо разрешить польский вопрос – могло быть только более или менее плохое его решение. Кайзер не обратил внимания на предупреждение своих умных канцлеров. А зря.
