— Так ты — роковая женщина? — спрашивает Оливер, повернув голову. Он сидит на диване между Анной и Фиг, уперевшись локтями в колени, и смотрит телевизор. В руке у него уже четвертая за сегодня (или девятая?) бутылка виски. Фиг откинулась на подушки, положив ноги на журнальный столик. Это тот самый раскладной диван, на котором прошлой ночью спал Оливер.
— Иногда да, — усмехается Фиг. — Когда у меня есть настроение.
«Нет, — думает Анна. — Нет, нет, нет!»
— А почему тебя называют Фиг? — спрашивает Оливер, и Анна думает: «Я запрещаю. Это не обсуждается». К тому же вопрос Оливера не имеет смысла, потому что Анна рассказывала ему о происхождении прозвища Фиг, и даже не один раз. Впервые, когда речь зашла о ее семье, а затем в самолете, когда они летели в Филадельфию. Хорошо, допустим, Оливер, несмотря на свою прекрасную память, забыл про первый раз, но второй-то раз он должен помнить!
— Это Анна виновата, — начинает объяснять Фиг. — Она никак не могла правильно произнести имя Мелисса.
— Но сейчас, — замечает Оливер, — ты ведь можешь поменять это прозвище, если хочешь.
— А зачем? — спрашивает Фиг. — Оно мне подходит. Я фиговая.
— Ты хочешь сказать «чудная», — не отворачиваясь от телевизора, вмешивается в разговор Натан.
Фиг скатывает в шарик салфетку, на которой держала бокал с вином, бросает его в своего брата и попадает ему в затылок. По-прежнему не сводя глаз с экрана, Натан проводит рукой по тому месту, куда попал шарик.
— В древней Сирии фиги считались афродизиаком, — говорит Оливер, и в этот момент Анна поднимается и выходит из комнаты. Она уверена, что, помимо всего прочего, его замечание даже неправда. С самого начала Анна подозревала, что ей не стоило брать с собой Оливера на свадьбу матери, но она просто не смогла удержаться. Этого красивого, харизматичного мужчину она могла назвать своим, и ей хотелось, чтобы об этом узнали и другие.
В кухне мать Анны и тетя Полли моют посуду. Мать надела передник поверх бежевого атласного платья, в котором была на церемонии бракосочетания.
— Мама, зачем ты это делаешь? — спрашивает Анна. — Давай я.
— Ничего, ничего. Если хочешь мне помочь, отвези вместе с Фрэнком миссис Дейвс домой. Просто прокатись с ним, чтобы он не заблудился. Они сейчас в передней.
Наверное, опасно оставлять Оливера и Фиг вместе одних без надзора, но что делать? К тому же ей и не хочется сейчас быть рядом с ними.
Когда Анна, Фрэнк и миссис Дейвс преодолевают восемь ступеней от входной двери до машины (днем перестал идти снег, и Анне самой пришлось лопатой расчищать ступени), она думает, что, если бы кто-то посторонний увидел их сейчас со стороны, он бы посчитал их близкими родственниками: Анна — дочь, которой лет двадцать с лишним, Фрэнк — средних лет сын, миссис Дейвс — бабушка. Хотя на самом деле они едва знакомы. Миссис Дейвс опирается на руку Фрэнка, а Анна идет чуть впереди. Они продвигаются ужасно медленно. На миссис Дейвс черные туфли с низкими каблуками и бантиками спереди, прозрачные чулки телесного цвета и черно-красный шерстяной костюм, который сейчас скрыт под длинным черным шерстяным пальто. В руке у старухи черная кожаная сумочка. У нее очень худые лодыжки, такие же были у Анны, когда она училась в начальной школе, а ее волосы, сухие и седые, немного вьющиеся на концах, уже настолько поредели, что под ними просвечивается розовая кожа головы. Ей стоило бы надеть шапку или шарф, думает Анна, хотя на самой нет ни того, ни другого.
Фрэнк заранее завел мотор, чтобы машина прогрелась. Усадив миссис Дейвс на переднее сиденье, Анна спрашивает:
— Миссис Дейвс, хотите пристегнуться ремнем? Я могу вам помочь.
— Это необязательно, — говорит миссис Дейвс, и Фрэнк захлопывает дверь.
Анна забирается на заднее сиденье за миссис Дейвс, а Фрэнк садится за руль. У него «мерседес». Если отец Анны похож на добермана-пинчера, которого ради своей безопасности не стоит злить, пугать или дразнить и к тому же нужно хорошо кормить, то Фрэнк всегда такой приветливый и покладистый, что Анне трудно понять, что он за человек на самом деле. До этого дня Анна встречалась с Фрэнком дважды: первый раз летом и второй раз, когда Фрэнк, мать Анны, сама Анна, Эллисон и Сэм ездили в Вейл на День благодарения. Впятером они заняли три отдельных номера, за жилье заплатил Фрэнк. До этого мать Анны последний раз каталась на лыжах еще в 1969 году, но она усердно принялась за тренировки. Первое утро она провела на учебном склоне для новичков и вскоре смогла присоединиться к Фрэнку. Эллисон до этого лишь несколько раз доводилось стоять на лыжах, когда они с Сэмом ездили на озеро Тахо, но она тоже с удовольствием начала тренироваться, даже несколько раз попробовала спуститься с горы на сноуборде. Анна раньше никогда не каталась на лыжах и после первого же урока с матерью решила, что не будет этого делать и сейчас. Когда Анна увидела, какими веселыми возвращаются в их домик мать и сестра, какие у них раскрасневшиеся лица, это произвело на нее большое впечатление, но еще у нее в душе поселилось неприятное ощущение, как будто ее предали. Поездка в Вейл задумывалась для того, чтобы Фрэнк, Эллисон и Анна смогли получше узнать друг друга, как постоянно повторяла мать Анны. Даже когда они все находились в одной комнате, она говорила: «Надеюсь, вы познакомитесь поближе». Разговоры Анны с Фрэнком напоминали общение с каким-нибудь человеком приятной внешности, который сидит рядом с тобой в самолете: погода, кино, еда, поглощаемая в данный момент. Фрэнк читал биографию какого-то англичанина, члена парламента, жившего в начале двадцатого века (книга была толстой и в твердом переплете). Он любил разгадывать кроссворды. На ужин он приходил в галстуке, кроме того вечера, когда Эллисон объявила: «Фрэнк, мы берем вас с собой в кабак» — и повела всех в ресторан, о котором прочитала в газете. Там на стенах висели охотничьи рожки и оленьи рога, а на официантках были обтягивающие джинсы и еще более обтягивающие блузки или фланелевые рубашки. Туда Фрэнк пришел в своем обычном блейзере и рубашке, но с расстегнутым воротником. Их счет за вечер в этом так называемом «кабаке» составил триста семнадцать долларов (Анна успела подсмотреть), и Фрэнк, как всегда, заплатил сам.
Иногда, когда они с Эллисон обсуждают в его присутствии, скажем, духи, Анна задумывается, считает ли Фрэнк их болтуньями или ему кажется, что они ведут себя слишком развязно? Своих детей у него нет. Он двадцать девять лет прожил в браке с женщиной, которая то ли была психически нездорова, то ли просто обладала несносным характером (мать так редко и неохотно рассказывает о ней, что Анна не может определить более конкретно), но четыре года назад он овдовел. «Он немного стеснительный», — как-то сказала мать, но Анна в этом сомневается: если мужчина мало говорит, это еще не означает, что он стеснительный. Главное, что Фрэнк богат. Одно это, если вдруг обнаружатся какие-нибудь психические отклонения, может служить доказательством того, что брак с ним для матери Анны в любом случае станет шагом в сторону лучшей жизни. Если все нормально, почему бы не выйти замуж за богатого мужчину? (Где-то, думает Анна, какая-нибудь более опытная женщина в эту же секунду задает тот же вопрос, только формулирует его умнее.) Теперь, по крайней мере, есть уверенность, что в обозримом будущем ее мать сможет носить розовые плиссированные брюки и свои любимые мягкие светлые кардиганы, по праздникам будет готовить фетучини альфредо с креветками (это ее коронное блюдо). Дело не в том, что мать Анны такая уж меркантильная, просто Анна не уверена, знает ли она, что от жизни можно хотеть чего-то другого. А во Фрэнке есть нечто такое, что дает повод тому, кто рядом с ним, чувствовать себя спокойно. Анна подозревает, что это частично объясняется его деньгами. У нее складывается такое впечатление, что, если возникнет необходимость, он сможет решить многие проблемы. Например, если бы она (или Эллисон) чем-то отравилась и нуждалась бы в срочной госпитализации или если бы кого-то из них задержали за вождение в нетрезвом состоянии, он, скорее всего, легко справился бы с ситуацией. Вероятность того, что такое может произойти, практически равна нулю, но если бы это действительно случилось, Фрэнк, пожалуй, не стал бы отмахиваться от проблемы, а попытался бы решить ее без лишних разговоров и выяснения причин. К тому же Фрэнк, похоже, не стремится никому ничего доказывать. Его можно назвать совершенно неконфликтным человеком. Даже то, что он отвозит миссис Дейвс домой, Анна воспринимает как хороший знак для брака Фрэнка и ее матери. Судя по всему, он не считает, что на правах молодожена может всю ночь просидеть дома и не отходить от жены, чтобы окружающие посчитали его таким человеком, который всю ночь не оставлял свою супругу ни на минуту.
