— Ты, кажется, забыла, что у меня уже есть парень.
— А мне показалось, будто мы только что решили, что ты уходишь от Оливера.
— Это ты так решила. И с чего ты взяла, что Генри захочет встречаться со мной?
— Вот об этом-то я и говорю, — оживленно продолжает Фиг. — Хватит уже этих пораженческих настроений. Почему бы отныне тебе не взять за правило, что каждый мужчина, которого ты встретишь, будет от тебя без ума? Пока не появятся доказательства обратного…
Лежа рядом с Фиг (их головы уже на одной подушке), Анна не может сдержать улыбку.
— Так вот в чем твой секрет, — говорит она. — А я-то всегда удивлялась.
Весь остаток вечера Анна не выходит из своей комнаты. Она ложится в постель, но спит неспокойно, то и дело просыпаясь. Каждый раз, когда посреди ночи она открывает глаза, сразу же на ум приходит мысль, что после вчерашней эскапады ей будет стыдно посмотреть в глаза матери, Фрэнку, тете Полли. Об Оливере Анна не беспокоится, потому что уже знает, что обидеть его она не в состоянии.
Анна встает в семь тридцать. С мыслью быстренько поесть хлопьев, пока еще никто не проснулся, она направляется в кухню, но неожиданно натыкается там на мать, которая стоит у раковины в своем стеганом розовом халате и вертит в руках один из букетов, подаренных на свадьбу. Сразу же становится ясно, что ей не хочется говорить о том, как вчера вечером Анна своей выходкой испортила окончание праздника.
— Стебли нужно срезать по диагонали, тогда цветы будут стоять дольше, — как ни в чем не бывало произносит мать и протягивает Анне один из цветков стеблем вперед. — Вот так, — показывает она. — И воду в вазе нужно менять, как только она начинает мутнеть.
Анна кивает. Ее мать всегда была источником всяческой полезной информации, пригодной для жизни, которой, как считает Анна, у нее, Анны, никогда не будет: мебель нельзя протирать слишком концентрированным моющим средством; когда ставишь хорошие фарфоровые тарелки одна на одну, обязательно следует класть на каждую бумажную салфетку.
— Ты только что разминулась с сестрой, она пошла погулять, — сообщает мать. — Может, ты ей скажешь, что в такой холод нужно быть осторожнее с прогулками, особенно сейчас, когда она беременна?
— А ты сама не можешь ей этого сказать?
— Да я уже говорила. Но я ведь всего лишь старая ворчунья, верно? Хотя я все равно беспокоюсь. — Мать открывает дверцу шкафчика под раковиной и бросает обрезки цветочных стеблей в мусорное ведро. — Анна, я надеюсь, ты понимаешь, как я благодарна вам, девочки, что вы приехали домой.
— Мама, разве мы могли не приехать?
— Я же знаю, что вы очень заняты. У вас полно дел. — Поскольку у самой матери карьера как-то не сложилась, она, по мнению Анны, слишком уж уважительно относится к работе своих дочерей. На Рождество она даже подарила им по кожаному портфелю с монограммой. «Чаще всего я просто сижу в офисе за письменным столом», — хочет сказать Анна, но в последнюю секунду начинает думать, что матери, очевидно, доставляет удовольствие видеть ее и Эллисон эдакими деловыми женщинами, которые решают серьезные вопросы.
Мать вытирает руки полотенцем для посуды.
— У вас с Оливером самолет где-то в три, кажется?
Анна кивает.
Несколько секунд мать не решается заговорить (она даже немного раскраснелась), но потом все же начинает:
— Знаешь, я встречалась с подругой Фиг, и она, по-моему, очень милая девушка.
— Ты встречалась с ее подругой?
Лицо матери становится еще краснее.
— Я тогда еще не знала, что они, так сказать, живут вместе. Мы с Фрэнком как-то встретили их в «Морском окуне», кажется, в ноябре. Мы вместе выпили.
Мать выступает в защиту однополых отношений? «Это уже интересно. Надо будет рассказать Эллисон», — думает Анна.
— Она показалась мне очень обаятельной. — В эту секунду из тостера со щелчком выскакивают кусочки поджаренного хлеба. — Хочешь гренок?
Анна соглашается, но тут же понимает, что мать собирается отдать ей именно эти, только что поджаренные гренки.
— Давай я сама себе сделаю, — говорит Анна.
— Дорогая, что за глупости? Я сейчас нажарю еще. Садись и ешь, пока теплые.
Анна послушно усаживается за стол, потому что так проще и потому что этого хочется матери. Ставя перед Анной тарелку, мать продолжает:
— Мне кажется, самое главное — встретить такого человека, рядом с которым тебе уютно. — Помедлив (она всегда была осторожной, но не умела ходить вокруг да около), мать добавляет: — Оливер какой-то немного странный, тебе не кажется?
Эти слова она произносит чуть тише — надо полагать, Оливер спит рядом, в детской.
— Почему странный?
— Ну, ему, разумеется, есть что рассказать, ведь он, как я поняла, объездил весь мир, — говорит мать и вздыхает. — Все мы, конечно, воспитываемся в разных условиях!
В ее устах это уже явное выражение неодобрения. Вопрос только в том, выкинул ли Оливер в ее присутствии еще что-нибудь непотребное, кроме шутки со снежком, или же это ее общее впечатление от него.
— А он к тому же очень красив, — продолжает мать. — Но ты ведь знаешь, что и твой отец был очень красивым в молодости.
Анна даже не обиделась, настолько ей стало любопытно. Злости в словах матери нет, значит, они вызваны лишь переживанием за саму Анну, заботой о ее будущем.
— Так ты поэтому в папу влюбилась, из-за его красоты? — спрашивает Анна, и совершенно неожиданно мать начинает смеяться.
— Да, и из-за этого тоже, но, надеюсь, не только. Представляешь, когда мы поженились, мне было двадцать два, и сейчас как-то даже не верится. Из дома родителей я сразу же переехала к твоему отцу. Но, Анна, я никогда не считала, что наш брак с ним был ошибкой. Я не раз проклинала себя за то, какой плохой пример подавала тебе и Эллисон, но в конце концов поняла, что, если бы я не вышла за вашего отца, у меня никогда не было бы вас, девочки. Иногда очень трудно определить, к каким последствиям приведет принятое тобой решение, хорошим или к плохим.
На минуту наступает пауза, но потом мать добавляет:
— Хорошо, что ты вчера съездила к отцу. Я знаю, он был очень рад.
— Кто тебе рассказал?
— Он сам, когда звонил, чтобы поздравить меня.
— Это не в его стиле.
Мать улыбается:
— Будем надеяться, что никогда не поздно измениться в лучшую сторону, — говорит она.
Анна откусывает кусок гренка. Он просто объедение: идеально подрумяненный с обеих сторон, к тому же мать намазала на него в три раза больше масла, чем это сделала бы Анна, и оттого в три раза вкуснее.
— Мам, — внезапно произносит Анна. Мать поворачивает голову. — А мне Фрэнк правда нравится. Я очень рада, что ты вышла за него замуж.
