— Да.
— Она знаменита?
— Да, — говорит Анна. — Кстати, можешь поговорить по телефону.
— Ничего. Она актриса?
— Нет.
— Она политик?
— Вообще-то, нет, но это я не буду засчитывать.
— Так нечестно. Она или политик, или нет.
— Ну, значит, нет.
— Она еще жива?
— Нет. Это был пятый вопрос.
— Она американка? — спрашивает Эллисон, и ее телефон снова начинает звонить.
— Да. Правда, ответь, я подожду.
Эллисон достает из сумочки телефон, смотрит, кто звонит, и снова прячет его.
— Кто это? — спрашивает Анна, но Эллисон не отвечает на вопрос.
— Итак, женщина, умерла, американка, не политик, но что-то около того. Это Гарриет Табмен?
— Ты что, снова беременна?
— Нет, насколько мне известно. Так что, не Гарриет?
— Это связано с тем, что брат Сэма влюблен в тебя? — спрашивает Анна. — Из-за этого весь сыр-бор?
— Единственный человек, который когда-либо считал, что Эллиот был в меня влюблен, это ты. Я ему немного нравилась, до того как мы с Сэмом поженились, но это было очень давно.
— Тогда в чем дело, Сэм тебе изменяет? Если изменяет, я ему яйца отрежу.
— Очень мило, Анна. Я это запомню. Ну ладно, я догадалась. Это Амелия Эрхарт?
— Почему ты не хочешь рассказать мне, что происходит?
— А почему ты решила, что что-то происходит?
— Я же не идиотка. Ты мне никогда ничего не рассказываешь. А я тебе расскажу кое-что. Хочешь узнать, почему я на самом деле переезжаю в Чикаго? Помнишь Генри, того парня, который будет помогать нам разгружать машину? Я думаю, что он — любовь всей моей жизни.
Сначала Эллисон молчит. Потом спрашивает:
— Ты встречаешься с бывшим бойфрендом Фиг?
Все верно, именно поэтому Анна не хотела никому ничего объяснять.
— Я с ним не встречаюсь, — говорит Анна. — Но мы друзья.
— Ты переезжаешь в другой штат, чтобы жить поближе к парню, с которым не встречаешься?
— Ладно, давай оставим этот разговор.
— Ты маме рассказывала?
— А ты маме рассказывала, что у тебя проблемы в семье?
Глядя прямо перед собой, Эллисон говорит:
— Семья одной из девочек из команды легкоатлеток, которую тренирует Сэм, подала жалобу на школу за то, что он позволил себе непристойные высказывания. Теперь ты довольна?
— Непристойные в сексуальном смысле?
— В каком же еще? — мрачно произносит Эллисон. — Прошлой весной он тренировал семи- и восьмиклассниц, а у них так гормоны играют, что они становятся неуправляемыми. Мы вели себя совсем по-другому, когда были в их возрасте. Эти девочки надевают маленькие спортивные топики, шорты в обтяжку и задают всякие дурацкие вопросы про оральный секс, а потом жалуются, что он дурно на них влияет.
— А что говорят в школе?
— Сейчас они проводят совещания, чтобы решить, что делать дальше. Его могут временно, до осени, отстранить от тренерской работы, но это же смешно. Сэма будут считать виноватым до тех пор, пока не будет доказана его невиновность.
— Но ты на него не злишься?
— Ну, нельзя сказать, что эта ситуация меня радует. Ты не чувствуешь запах гари?
Анна принюхивается, потом качает головой.
— А ты не знаешь, какие конкретно слова ему приписывают?
— Девочки изображали из себя проституток или что-то типа того, а он пошутил, что им нужно идти в квартал красных фонарей.
— Ничего себе! — вырывается у Анны.
— Спасибо, Анна, — холодно бросает Эллисон. — Сэм просто неправильно выразил свою оценку. Он не извращенец.
— Я совсем не это имела в виду. Я знаю, что он не извращенец. Вы с ним идеальная пара, вы мистер и миссис Совершенство.
— Я уверена, что наша консультант по семейным вопросам была бы рада услышать тебя.
— Погоди, вы что, обращаетесь к специалисту по семейным вопросам?
— Мы стали обращаться к ней еще до свадьбы. На нее, кстати, сумасшедшие деньги уходят.
— Вы начали посещать консультанта по семейным вопросам еще до того, как поженились?
— Она специалист по супружеским парам. Какая разница, Анна? Раскрой глаза. Идеальных пар не бывает.
Это напоминает Анне о каком-то другом разговоре. О каком именно? В ту секунду, когда она вспоминает, что примерно то же самое говорила Элизабет, когда Джулия Робертс и Кифер Сазерленд отменили свадьбу, в ту секунду, когда Анна представляет, как она сидела рядом со своей тетей на пороге ее дома в Питсбурге двенадцать лет назад, раздается взволнованный голос Эллисон:
— Господи, Анна, из-под капота дым идет! Сворачивай!
Когда Анна тормозит и сворачивает на правую обочину, Эллисон наклоняется к рулю.
— Посмотри на датчик температуры! — кричит она. — Я же предупреждала, чтобы ты следила за ним!
Стрелка указателя находится в самой верхней точке ярко-красной зоны. Из-под капота уже клубами валит дым, и Анна даже чувствует его запах, напоминающий запах подгоревших морепродуктов. Когда они останавливаются, Эллисон выскакивает из машины, а Анна перебирается на ее место, чтобы выйти с той же стороны. Они стоят в нескольких футах от капота, полуденный влажный воздух давит, не давая дышать, а мимо проносятся машины.
— Может, открыть? — спрашивает Анна.
Эллисон, не отрывая взгляда от машины, задумчиво произносит:
— Наверное, мотор перегрелся. Надо вызвать кого-то на помощь.
После звонка в ААА — слава богу, что хоть Эллисон состоит в Автомобильной Ассоциации Америки, — сестра спрашивает:
— Ты на ручной тормоз тоже не поставила?
На верхней губе Анны выступает несколько капель пота.
— Конечно нет. Почему ты считаешь, что я виновата?
— Я не говорю, что ты виновата. Просто оба происшествия случились именно тогда, когда за рулем была ты.
— Эллисон, ты же сама из кожи вон лезла, чтобы убедить меня, что на дорогах постоянно гибнут животные.
Помолчав, Эллисон говорит:
— Это просто смешно. Мы в часе езды от Чикаго.
— Ты что, спешишь? Может, ты сегодня собиралась сходить в музей?
— Я не собиралась застревать где-то у черта на куличках.
— Разве такое не могло случиться, если бы за рулем была ты?
Эллисон не отвечает.
— Какая же ты стерва! — восклицает Анна. Она на несколько шагов спускается вниз по обочине, заросшей травой. Ей не хочется, чтобы ее видели водители проезжающих машин, не хочется быть тем, с кем другие водители сейчас не хотели бы поменяться местами. Она складывает на груди руки, потом поворачивается, смотрит наверх и говорит сестре:
