Онлайн книга «Мистика русского православия»
| Пророк Даниил во рву львином. Икона XVII в. |
Скимны находятся за гранью людской среды обитания: «от земли человеческой пришла братия ко мне», «от мира человеческого пришли ко мне гости», — на всякий случай успокаивает зверей отшельник. В финале он наказывает львам проводить Сергия, Феофила и Югина «до тёмных мест», т. е. до столпа Александрова. Там оба льва раскланиваются с путниками и поворачивают восвояси.
Макарий обнаружил львят в пещере, рядом со скончавшейся матерью, словно препоручившей ему детёнышей. И зовёт их «отроками», а то и напрямую «чадами». На портале собора в Мариентале Львица, заградившая лапами своего детёныша, символизировала неусыпную защиту от зла, которую обретают верующие в храме. Став приёмным отцом для львят, Макарий принимает попечительство над
| Полотенце 1865 г. Рыбинского уезда Ярославской губернии |
даром Божиим. Для его успешного возрастания необходима поистине отцовская бдительность (в аскетизме — трезвениё). Думается, что под скимнами подразумеваются благодатные способности, которые могут проявляться вследствие духовного бодрствования, выводя их носителя за границы обычного опыта и сближая с высшими мирами. Так, о преп. Макарии Египетском говорится, что, когда ему исполнилось сорок лет, он получил от Бога три дара: чудотворения, пророчества и власть над нечистыми духами. История искушения Макария-пещерника убеждает в этом выводе.
«Отец Сергий» как антитрадиция
…Мотив адюльтера подвижника пришёл в европейскую книжность с Востока и прочно там обосновался. В начале XX века его пере-открыл Лев Толстой, создав своего «Отца Сергия» (повесть была опубликована после смерти писателя). Литературоведы с самого начала обратили внимание на перелицовывание Толстым эпизодов житий преподобных Иакова Постника и Мартиниана, историй Скитского
_141
патерика, поучений Пролога. Впоследствии круг гипотетических источников «Отца Сергия» был максимально раздвинут. Туда притянули даже Моисея Угрина из Киево-Печерского патерика и протопопа Аввакума Петрова. Литературовед Анна Гродецкая указала на отметки Л.Н. Толстого на полях истории искушения блудницей старца Философа и на житии Арсения Великого, где проскальзывает эпизод «соблазна женского».
Исследователи упускают одну деталь: Толстой не писал повесть о конкретном монахе, он создавал антижитие, принципиально заострённое против монашества как такового. Главным тезисом, который пытался оспорить писатель-философ, было традиционное представление о христианском посвящении, т. е. святости, как её понимало монашество, а вслед за ним вся Церковь. В истории князя Степана Касатского без труда обнаруживаются реалии Жития Макария. Создавая псевдожитийный текст, Л.Н. Толстой использовал разные приёмы агиографии, пытаясь собрать их в фокусе нужного для него образа. Житие Макария Римского появилось на заре монашеского аскетизма, поэтому искушение подвижника блудницей носит там характер матрицы. С ней-то и столкнулся гений Толстого, потерпев почётное поражение: Лев Николаевич так и не смог закончить «Отца Сергия».
Есть какая-то мрачная тайна в том, что два популярнейших проповедника христианских идей в России, о. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой, не захотели понять друг друга. Трудно судить, кто из них оказался более прав, ибо старый мир, которому они пытались дарить свою любовь, был обречён и рухнул вместе с началом великой войны.
Если внешне конфликт Толстого с Церковью выражался в критике её закосневшей структуры и догматизма, то внутренним камнем преткновения для Льва Николаевича служило православное старчество, над разгадкой которого он бился до конца жизни. Существование духовно сильной, по сути независимой от Синода, но не вступающей с ним в конфликт, к тому же монархически-верноподцанной, горизонтальной линии посвящения в Русской церкви раздражало порвавшего с православием учителя жизни.
142 _
Начиная с 1841 года Толстой не менее семи раз посещал Оптину пустынь, мистический центр «преемственности, ведущейся из Валахии, монахов, безропотно подчиняющихся избранному руководителю и учителю». В последний раз он остановился перед калиткой, ведущей в Оптинский скит незадолго до кончины 28 или 29 октября 1910 г. И не решился толкнуть её. Толстой не вошёл в Оптинский скит, а скитоначальник, архимандрит Варсонофий, приехавший к писателю, чтобы исповедовать его, не был допущен к одру умирающего.
Пересказывать рассказ об искушении Макария нет нужды. Лучше сопоставить подробности, носящие, как и всё в Житии, аллегорический характер, с текстом «Отца Сергия». «Дьявольский соблазн» в образе девицы начал преследовать отшельника по истечении 12-ти (в минеях — 2-х) лет, указано даже время суток — 7-й час. Толстой тоже на каждом шагу отмеряет монашескую жизнь о. Сергия: в повести искушение с Маковкиной происходит на 14-й год после ухода из мира и на 5-й год затвора, а падение с купеческой дочкой на 22-й год ухода и на 13-й уединения. Если Макарий подвергается соблазну единожды, то у Толстого (как и в более поздних житиях) дважды: начальная победа лишь укрепляет гордыню Касатского. Её разрушение становится финальной целью провидения.
И в Житии и у писателя воспроизодятся те же стадии классической «мысленной брани», заканчивающейся победой страсти над иноком. Наваждение подбирается к Макарию через беспокойство, нарастающее вместе с количеством предметов женской одежды, найденных им возле пещеры. За «прилогами» (которые иноки успешно отразили, воюя с пигмеями), если пустить их в сердце, следуют «сочетание», «сложение», «пленение» и, собственно, «страсть». Эти этапы выделяет преподобный Нил Сорский, принадлежавший к той же школе «умного делания», что и оптинцы.
Контакт с наваждением делается всё более плотным до полной материализации. Сначала Макарий замечает разбросанные повсюду предметы женского туалета (пролог), затем поднимает их с земли и вносит в пещеру, забывая перекреститься на ночь (сочетание). Утром он встречает саму прекрасную обладательницу вещей, плачущую перед входом в «позлащенных ризах». Пожалев девицу, Макарий «приях ю
_143
за руку» — чёткая веха 3-й стадии, сложения (ср. у преп. Нила: «Сложение же приклонение сластное души, к явльшемуся образу бывае-мое. Се же есть, егда кто представляемыя от врага образы приемля, и с ними глаголя мысленне»). Чтобы накормить несчастную, подвижник отступает от привычного рациона и добывает для неё латук («бредою>). Ночуя с ней в одной келье, он по-настоящему пленяется: «Она же, встав, легла рядом и, сняв с меня пояс, ощупала руками всё моё тело. Я же лежал как мёртвый, не сознавая совершающегося зла».