Онлайн книга «Мистика русского православия»
| Городок-застава на пути через Засечную черту. Реконструкция из «Русского градостроительного искусства», т.[2] |
176 _
ной ввел, что отнюдь нихто никово не изобидит». Никакой романтики, право слово…
У историков России скромный диапазон: суровый царь — тиран, мягкий — салабон. О Борисе Фёдоровиче не скажешь ни того, ни другого. Его милосердие, желание утешить «малых сих» трактуют как комплекс вины из-за незаконного якобы воцарения. Всякий выезд из Москвы Годунова как у римского императора сопровождался застольями и раздачей денег. После большого пожара в Троице-Сергиевом монастыре царь вдвое-втрое возместил погорельцам имущество. Благотворительность, справедливость перестали быть случаями, превратившись в государственную программу, которую сразу оценили иностранцы. Но разве из этого сделаешь сенсацию, закрутишь сюжет? Куда интересней выискивать «страшную тайну» годуновского гуманизма.
Профессия — шурин
Годунову во всём отказать готовы. Даже в грамотности — пока не обнаружились собственноручные подписи молодого Бориса. Аккуратный, каллиграфический почерк. Рано лишившись родителей, он с сестрой Ириной воспитывался дядей Дмитрием Ивановичем, владельцем внушительной библиотеки. Надев венец, Годунов писать, естественно, не разучился, просто собственноручное письмо было тогда табуировано для русских государей.
Дядя Дмитрий высоких чинов не занимал, даже не попал в тогдашний рейтинг дворянства — «тысячу лучших слуг». Однако в опричном ордене состоял со дня основания и племянника туда записал. Благодаря надёжности Дмитрий Годунов дорос до постельничего, ночного телохранителя Грозного, а Бориса произвели в оруженосцы его сына, наследного царевича Ивана. Совсем юному Годунову сосватали Марию Скуратову. Нужно ли упоминать, что Борисова согласия тут не спрашивали: влиятельные вельможи, дядя и Малюта, обо всём за него подумали.
Хотя Борис смолоду носил опричный кафтан, он боялся понапрасну проливать кровь. Секрет прост: верил в Бога и вера его была
— 177
чиста. Однажды за «бесчестье», понесённое Борисом от князя Тулу-пова, Иван Васильевич пожаловал Годунову его вотчину, а самого князя посадил на кол. Что это было за оскорбление — неизвестно, но едва Грозный умер, Борис поспешил избавиться от «имения неправедного»: передал его в монастырь под условие вечно поминать Тулупо-вых (мать князя погибла вместе с сыном). Делалось не напоказ.
Жизненная стратегия аристократии базировалась на родственных узах. Поэтому женитьба Фёдора, сына Ивана Васильевича, на Ирине стала для Годуновых подлинным взлётом. Борис оказался шурином царевича, что было не менее важной «должностью», чем думный чин кравчего, полученный следом.
Иерархия феодального государства была скалькирована с родовой, но клановость сама по себе никуда не исчезла. Цвела и пахла. Если подданных больше заботила именно она, то для государя интересы «большой» семьи должны были перевешивать интересы «малой». Повенчавшись на царство, Борис установит чёткий порядок: принадлежность к клану Годуновых высших чинов гарантировать не будет.
Черта самоотверженности проявилась спонтанно, когда он в 1581 году оказался свидетелем знаменитой ссоры между Грозным и царевичем Иваном. Услышав шум и крики из царских покоев, Борис без спроса ринулся туда, что было серьёзным нарушением этикета. Видя кровь на царевиче, попробовал успокоить государя, но также пострадал от его посоха. Наследник престола скончался через несколько дней, а раскаявшийся Грозный сам пришёл к раненому Годунову. Царь убедился: тот рисковал головой ради государева блага. Иоанн Васильевич показал Годунову три перста, объяснив, что теперь Борис, Фёдор и Ирина для него одинаково дороги. Говорят, мол, это легенда, но она отражена в официальных источниках.
На правду похожа и другая. Во время коронации Фёдора Иоанновича он ослаб и передал золотую державу Борису Годунову. Царя Фёдора почитали блаженным: возможно, то было скрытое пророчество. Временный правитель при болезненном государе, Юрьев, назначил Годунова своим преемником.
Много писано о пронырливости Бориса, но если бы он не разделил бремя власти со своим зятем, Смута наступила бы ещё в 1580-х.
| Портрет государя Бориса Годунова. XVII в. Частная коллекция |
— 179
«Владения [Московии] так обширны, что они необходимо должны вновь распасться на несколько царств и княжеств и с трудом могут быть удержаны под одним правлением», — прогнозировал английский дипломат. Вот и Дума пришла к тому же выводу. Ну а если не распадаться, тогда чего? — объединяться, вестимо! Придумали бояре с Польшей объединяться. Осуществись их чаяния, Россию ждала бы для начала война с Крымом, затем с Персией, а в итоге участие в крестовом походе Ватикана на Константинополь. На фоне такого армагеддона размещение ограниченного контингента польской армии в городах России сошло бы за сущий пустяк. Годунов выступил твёрдым противником унии, чем восстановил против себя польскую знать. Всё, что ляхи предприняли затем, вплоть до поддержки Самозванца и интервенции, было попыткой отыграть желанный сценарий.
Нелады пошли и с Фёдором: споря с шурином, тот — по стопам отца — прибегал частенько к посоху, как к решающему аргументу. В 1585–1586 годах положение Бориса стало настолько шатким, что он готов был то ли постричься в монахи (по достоверным источникам), то ли бежать в Англию (по сомнительным). На самом деле, отправляя агента в Лондон, Годунов пытался обеспечить успешные роды сестре, подпереть новыми столбами пошатнувшийся Дом Рюриковичей. Не дали. Присланная королевой Елизаветой «еретическая дохтурица» была задержана ревнителями благочестия в Вологде. Младенец снова родился мёртвым.