Онлайн книга «Мистика русского православия»
| Козак Мамай. Холст, масло. XIX в. |
Эта модель поведения индивидуума в средневековом обществе сходна с групповым поведением «людей вне закона». Считая юродство реальным культурным феноменом, филолог Сергей Иванов полагает, что «юродивый — это человек, чье поведение ничем не отличается от поведения сумасшедшего или дебошира, но чей статус в обществе весьма высок» (см. с. 264). Интересно, однако, что примеры коллективного юродства (мы не относим сюда санкционированные действа типа карнавала) практически неизвестны в христианском обществе: они с неизбежностью вылились бы в ревизию религиозно-политических норм. Вот почему Запорожская Сичь, где немотивированное поведение носило коллективный (но не одинаково проявляющийся) характер, представляла собой общество альтернативного типа по отношению к остальным христианским государствам.
Помимо онтологической потребности в воинском подвиге, упоения гибелью (прежде всего собственной), ритуального опьянения и проматывания добра, к аскетической и медитативной практике сиче-виков относятся: знаменитая казацкая дума при созерцании бурных
| Cbw «Ad8?i мКЬс. ffi*P.. CUtHcivt *ions€wt^ cjobo- %?ед «^ |
|---|
AT. Сластён. Портрет кобзаря Петра Сироштана. 1887
238 _
днепровских порогов, погружение в транс от звуковых вибраций степи, курение люльки с табаком (или опием), слушание кобзарей (которые «долю сшвають»), пляска до упаду… Все эти элементы, прокладывая путь к сверхрациональной области восприятия, формировали неповторимый облик каждого рыцаря и кошевого братства в целом. Общаясь между собой, низовые товарищи создали арго (на базе украинской «мовы») с бесконечной лестницей смыслов и освобожденным синтаксисом. Отдельного разговора заслуживает язык жестов, близкий к турнирному этикету и восходящий к воинским приветствиям Рима.
«— За Сичь! — сказал Тарас и высоко поднял над головой руку.
— За Сичь! — отдалося густо в передних рядах.
— За Сичь! — сказали тихо старые, и, встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые:
— За Сичь!
И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь… Уже пусто было в ковшах, а все ещё стояли козаки, поднявши руки».
Прощание со светом
Двойственность религиозно-нравственного эталона запорожца рельефно проступает в обряде «прощания козака со светом» (т. е. уходе в монастырь), описанном П.А. Кулишем. Большинство казаков, избиравших стезю инока, оставляли Сичь внезапно, без всякой огласки, но иногда этот уход совершался торжественно, на виду у всех, и сопровождался гомерическим весельем.
Покидающий Кош рыцарь надевал праздничное платье и парадное оружие, набивал карманы и кожаный черес звонкой монетой, нанимал музыкантов, закупал несколько бочек «п'яного зшля», а к нему повозку со снедью, и отправлялся в какой-нибудь монастырь (чаще всего Межигорский) «спасатися». «Музыка ударяла «весело?», и компания трогалась в путь. Тут всяк, кто изъявлял свое желание провожать прощальника до монастыря, пил, ел на его счет и танцевал; впереди всех на прекрасном боевом коне несся сам прощальник «сивоу-сий»; нередко и он сходил с коня, пил, ел и пускался «навприсядки».
_239
Всех встречных и поперечных он приглашал в свою компанию, угощал напитками и предлагал всевозможные закуски. Если он увидит на своем пути воз с горшками, немедленно подскакивает к нему, опрокидывает его вверх колесами, и вся веселая компания его тотчас подбегает к горшкам, пляшет по ним и разбивает вдребезги. Если он завидит воз с рыбой, также подскакивает к нему и опрокидывает, а всю рыбу разбрасывает по площади и приговаривает: «1жте, люди добр1, та поминайте прощальника!» Если он наскочит на «перекупку» с бубликами, то также забирает у нее все бублики и раздает их веселой компании. Если попадется ему лавка с дегтем, он тот же час скачет в бочку с дегтем, танцует в ней и выкидывает всевозможные «выкрутасы». За всякий убыток или шкоду платит потерпевшим червонцами, разбрасывая их вокруг себя «жменями».