– Вот она! – Ворди запрыгала на сиденье. – Она реально там!
Все мы прекрасно знали, как выглядит лунная база «Альфа», потому что сотни раз выводили из нее наши беспилотники, а затем возвращались обратно, играя в «Армаду». Наш шаттл даже подлетал к ней по той же самой траектории, из-за чего у меня возникло странное дежавю.
Когда мы заходили на посадку, купол маленькой сферы раскрылся на равные части, словно дольки апельсина, и они разошлись в стороны ровно настолько, чтобы корабль мог залететь внутрь. Как только мы зашли под купол, его бронированные сегменты сомкнулись над нами, снова запечатав вход в ангар, который фактически играл роль огромного шлюза. По дизайну он напоминал мне базу «Клавий» из фильма «2001: Космическая одиссея». Теперь я задумался, а не позаимствовал ли ОАЗ ее отдельные элементы у Стэнли Кубрика. В конце концов, в мире происходили и более странные вещи – и продолжают происходить в данный момент.
Через секунду наш шаттл коснулся пола ангара. Двигатели выключились, и в салоне наступила тишина. Все остальные не отрывались от окон, и лишь я не мог заставить себя выглянуть наружу. Я просто сидел, парализованный волнами предвкушения и ужаса.
Беспилотник Медоуза вышел из кабины пилота и нажал большую зеленую кнопку на переборке. Защитные каркасы вокруг наших сидений втянулись в потолок, а двери, шипя, открылись.
– Оставьте свое снаряжение и следуйте за мной, – велел Медоуз через динамик беспилотника. Робот повернулся и вышел из шаттла, жестами приказывая нам следовать за ним.
Ворди немедленно расстегнула ремни, буквально выпрыгнула из кресла и сразу же помчалась вдогонку.
– Мы на Луне! Невероятно! – воскликнула она, удивляясь, словно ребенок. Вытянув руки, она выпрыгнула из открытого люка. Я увидел, как Ворди бежит по ангару, и задумался о том, почему она не подпрыгивает на бегу, как астронавты с «Аполлона» в фильме о высадке на Луну. Выходит, здесь сила тяжести примерно та же, что и на Земле.
Чен немного запутался в своей «упряжи», затем расстегнул ее и поспешил за Ворди. Майло понадобилось немного больше времени на то, чтобы освободиться от ремней, но потом он тоже вышел из шаттла, улыбаясь, словно ребенок в утро Рождества. В пассажирском салоне остались мы с Дебби. Она расстегнула ремни и повернулась ко мне.
– Готов к выходу, Зак?
Я покачал головой.
– Всю жизнь мечтал об этом моменте. А сейчас… я боюсь выходить.
– Все будет хорошо, – сказала Дебби. – Он, наверное, сейчас нервничает не меньше твоего. А может, даже сильнее.
Робот Медоуза засунул голову в салон – на этот раз с уже развернутым монитором. Медоуз улыбнулся Дебби с экрана, затем повернул голову робота, чтобы обратиться ко мне.
– Генерал ждет вас в ангаре, лейтенант. – Он повернулся к Дебби: – Мне приказано проводить вас и остальных вновь прибывших в оперативный отдел, чтобы генерал с лейтенантом могли побеседовать наедине. Они скоро к нам присоединятся.
– Разумеется, – ответила Дебби, вставая. Она смахнула прядь волос с моего лба, сжала мое плечо и снова улыбнулась. – Скоро увидимся.
Я кивнул.
– Спасибо, Дебби.
Она еще раз улыбнулась мне и ушла вместе с беспилотником Медоуза.
Я еще посидел в кабине, набираясь храбрости. Затем нащупал застежку ремней, высвободился и медленно встал.
Когда я наконец вышел наружу, он уже ждал меня.
15
Он стоял по стойке «смирно» всего в паре метров от меня, в той же форме, что и на мне. Мой отец, Ксавье Улисс Лайтман. Живой.
Улыбающийся.
Он улыбался мне – моей улыбкой на моем, только постаревшем, лице. Человек, который сейчас стоял передо мной, мог сойти за меня самого, который прибыл из будущего, чтобы предупредить меня же о грозящей нам обоим опасности.
Краем глаза я заметил, как Дебби проходит через бронированные двери в противоположной части ангара. Чен, Майло и Ворди уже ждали ее в тоннеле, вместе с незнакомым мне офицером ОАЗ с японским флагом на куртке. Вся группа глазела на нас через раскрытые двери, пока через секунду они не захлопнулись с грохотом, который эхом разлетелся по огромному ангару.
Я едва заметил, что они ушли. Я почти не понимал, где нахожусь, – все мое внимание было сосредоточено на отце. Призрак отца, не дававший мне покоя почти всю мою жизнь, теперь стоял передо мной, чудесным образом воскресший. Я вдруг понял, что смотрю на каплю пота у него на лбу, на то, как она катится по его щеке, словно все это доказывало то, что он действительно существует. Это напомнило мне сцену из первого фильма «Вспомнить все»; я знал фильм наизусть по кассете отца.
Я долго смотрел на него, а он – на меня. Его лицо мне было хорошо знакомо, и поэтому мне было легко заметить, что он пытается скрыть страх.
Отец был старше, чем я предполагал, – скорее всего, потому, что на фотографиях, которые я видел, ему было не больше девятнадцати. Кажется, я подсознательно надеялся, что он вообще не постареет, что ОАЗ заморозил его в карбоните или отправил в путешествие со скоростью света, чтобы сохранить его молодым для грядущей войны. Ничего подобного. Сейчас ему, наверное, тридцать семь лет, как и моей матери, но, в отличие от нее, он выглядел лет на десять старше своего возраста. Он по-прежнему был в великолепной физической форме, однако темные волосы уже немного поседели, а в углах глаз – таких же голубых, как и у меня, – отчетливо виднелись морщины. На лице отца, казалось, застыла усталая решимость; наверное, так же буду выглядеть я, если доживу до его возраста.
Я все еще размышлял об этом, как вдруг заметил, что он уже идет ко мне. Внезапно дистанция, разделявшая нас, исчезла, и он обнял меня.
Где-то в глубине моей груди прорвало плотину, и наружу хлынул поток чувств. Я уткнулся лицом ему в грудь, и это внезапно пробудило во мне давно спящее воспоминание о том, как отец держал меня точно так же, когда я был еще младенцем. Возможно, это было воспоминание о том, как он держал меня на руках в последний раз перед тем, как навсегда исчезнуть из моей жизни.
Нет, не навсегда, сказал я сам себе. До сих пор.
– Я так рад тебя видеть, Зак, – шепнул он дрожащим голосом. – Прости… прости за то, что я бросил тебя и твою мать. Я и не предполагал, что это затянется.
От каждого его слова мое сердце увеличивалось все сильнее, и мне показалось, что оно вот-вот лопнет. Одной лишь фразой отец сказал все, что я мечтал от него услышать, – тогда, когда еще позволял себе думать о том, что он жив. И я был слишком ошеломлен, чтобы ответить. Отчасти я еще был уверен в том, что это какой-то сон, что я проснусь сейчас, в самый неподходящий момент, если скажу или сделаю что-то не то.
Я снова попытался заговорить, сказать ему, что мечтал об этой минуте всю свою жизнь. Но мой голос пропал. Отец, похоже, решил, что затянувшаяся пауза – знак моего неодобрения. Он отпустил меня, отступил на шаг и стал вглядываться в мое лицо.
