Например, древний писец мог поставить клинописный знак «муж» (вертикальная черта) перед своим именем. Подобные же детерминанты имели и «города», и «боги». Этими новыми знаками воспользовался шумерский поэт, создавший эпическую поэму «Энмеркар и владыка Аратты», а несколько позже — царский писец Саргона II
[104], царя Ассирии, текст которого играет весьма существенную роль в этой главе.
В последующие века многие цивилизации создавали свои, более удобные системы письменности, адаптируя их к особенностям своих языков. Аккадский язык использовавший клинопись, стал своего рода lingua franca
[105] древнего мира, чего так и не удалось древнеегипетскому, имевшему более красивую, но несравненно более сложную письменность. Именно благодаря широкому распространению аккадского клинописью стали пользоваться хетты, урартийцы, эламиты, персы, вавилоняне, ассирийцы, митаннийцы и сирийцы. Клинописью пользовались даже писцы Угаритского царства, создавшие на ее основе собственное раннее алфавитное письмо из двадцати трех знаков, из которого постепенно, через посредство финикийского и древнегреческого, развился наш современный алфавит.
Путешествие в землю Аратта (Продолжение)
Окропив пальцы ледяной водой из священного источника у подножья «Горы богов», мы отправились в Курдистан.
Из Бехистуна — в Тахт-э-Сулейман
Приближаясь к центральному массиву гор Загрос, дорога опять пошла в гору. Было уже около полудня, когда мы прибыли в Санандадж — столицу этого края. После пятого перевала дорога, скользнув вниз, привела нас в очередную долину, на северной стороне которой и лежал тот самый центр Курдистана, куда мы направлялись.
Курдистан пока что не является независимым государством. Это государство в государстве, точнее говоря — на землях сразу нескольких государств. Курды — народ полукочевой; они исконные горцы — пастухи-скотоводы. Горы Загрос — их древняя родина, однако через эти горы проходят государственные границы нескольких стран. Таким образом, курдами сегодня управляют правительства Ирана, Ирака, Сирии и Турции. На протяжении многих веков гордый, стойкий, свободолюбивый народ Курдистана подвергался массовым репрессиям и гонениям со стороны номинальных политических властей этих стран. В последние годы многие тысячи курдов стали жертвами варварских бомбардировок и химического оружия (достаточно вспомнить Халабджу, находящуюся буквально в нескольких километрах к западу от нас). И все эти тоталитарные режимы по-прежнему продолжают угнетать независимое, автономное государство Курдистан.
Пока мы пробирались по улочкам Санандаджа, я пристально вглядывался в лица прохожих. Мужчинам придавали суровый вид коротко остриженные черные волосы и темные глаза. Что же касается женщин, то во всех районах Ирана они носят черные чадры
[106], закрывающие их с головы до пят, оставляя открытыми только глаза, сверкающие из-под покрывала. Дети неряшливы — впрочем, как и всякие дети в любой стране мира.
Пастух-курд
Наблюдая за курдами, я вспоминал выдержки из древних текстов, созданных много веков назад на равнинах Месопотамии и повествующих о воинственных племенах, живших в горах на востоке. Перебраться через хребты Загроса всегда было делом нелегким, будь то гонец Энмеркара, полчища ассириян или современные путешественники, сидящие за рулем машины.
Кое-как переночевав, мы продолжили путь и к вечеру следующего дня прибыли в маленький горный городок Такаб. От него дорога опять пошла в гору. После часа с небольшим езды мы достигли верхней точки шестого перевала и — остановились, завороженные панорамой, открывшейся перед нашими взорами. Внизу, в нескольких тысячах футов под нами, сверкали ослепительной голубизной воды современных водохранилищ, протянувшихся по всему периметру долины. Тут и там над водой величественно возвышались зеленые холмы, переходившие в бурую степь, протянувшуюся до утопающих в черной тени подножий горных круч, увенчанных шапками ослепительно белых снегов. Воздух был обжигающе холодным.
У меня буквально дух захватило, когда я оказался перед развалинами какого-то древнего сооружения, возможно — постоялого двора для путников, направлявшихся к высокогорному перевалу. Было совершенно очевидно, что наше современное гудронированное шоссе во многом совпадает с трассой древней дороги в Армению.
Внизу, за перевалом, мы вновь вернулись на прежнюю дорогу, ведущую в Такаб. По сути, это было ответвление пути, по которому — как мне казалось — прошел гонец царя Энмеркара, скорее всего направлявшийся к следующему горному перевалу и далее, в долину, к берегам озера Урмия. С другой стороны, мы направлялись на северо-восток через Биджар и дальше, в западные районы провинции Ангуран (земля Хавила Книги Бытия).
«Пять врат, шесть врат и семь врат миновал он. И поднял он очи
(свои), приближаясь к земле Аратта».
[Строки 170–171]
На пути из Суз в Керманшах мы миновали четыре горных перевала — быть может, они и есть те самые четверо врат, через которые прошел в древности посланник Энмеркара, спешивший в землю Аратта. Седьмые, последние, врата ждали нас впереди — там, куда спешило шоссе, направлявшееся в широкую долину рек Зарринех и Симинех. Здесь мы повернули в землю Хавила.
Право же, ни один нормальный путник не сможет совершить это увлекательнейшее путешествие по горам Загрос, не побывав у одной из самых романтических исторических достопримечательностей на Среднем Востоке. Еще бы, ведь это Тахт-э-Сулейман! Это — овеянное легендами название храма-крепости, гнездящегося в самом центре огромной кратерообразной впадины, окруженной кольцом темных гор. Само это место не имеет никакого отношения к библейскому Соломону (исламское предание, возникшее после вторжения арабов в этот регион, возникло не ранее VII в.), будучи связано с зороастризмом. В самом деле, местное предание утверждает, что Тахт-э-Сулейман — место, где родился Заратустра, великий пророк и ясновидящий, имя которого дало название новой религии. Важность этого особо культового центра подчеркивает тот факт, что после коронации все без исключения цари династии Сасанидов совершали паломничество к древнему храму огня из своей столицы, Ктесифона, находящегося неподалеку от Багдада. Протяженность такого путешествия составляла более 1000 км. В эпоху Сасанидов это место носило название Адхар Кушнасп — «Пламень воина».
Тахт-э-Сулейман открыл в 1819 г. английский путешественник сэр Роберт Кир Портер
[107]. Раскопки немецких археологов, начавшиеся в 1959 г. под руководством профессора Рудольфа Науманна, обнаружили остатки сооружений эпохи Сасанидов и монгольского владычества, зато черепки керамики оказались куда старше: их датируют началом VI в. до н. э. В других святилищах, расположенных по краю того же кратера, обнаружены следы деятельности людей доисторической эпохи.
