Но проблема не в наркоторговле, поскольку для внутреннего рынка предназначена крайне малая доля наркотиков. Основная их часть вывозится в США. Более того, Мексика практически не производит наркотики, в основном играя роль дистрибьютора.
По моему мнению, то, что происходит, — это проблема США, но они перекладывают груз ее решения на мексиканцев.
Америка годами «экспортировала» войны в другие регионы: затевала борьбу с радикальными исламскими движениями в Афганистане или Ираке, чтобы те не проникли в США. До этого — военные действия в Корее и Вьетнаме с целью предотвратить распространение коммунизма; участие в войне в Европе, чтобы остановить нацистов.
Разница состоит в том, что теперь американцы сами не воюют. Вместо того чтобы самостоятельно бороться с картелями, американцы просят мексиканское правительство сделать эту работу за них. В то же самое время, чисто по политическим соображениям, они не желают остановить поставки в Мексику оружия, которое оказывается в руках конкурирующих картелей.
Проблема заключается в том, что наркотики остаются прибыльным бизнесом.
Для того чтобы решить проблему, нужно «осушить болото, на котором плодятся комары»: уничтожить этот бизнес. Именно этого пытается добиться бывший президент Мексики Висенте Фокс, выступая за легализацию наркотиков.
По моему мнению, легализация наркотиков не решит проблему. Она сделает торговлю наркотиками законным бизнесом, а это значит, что появятся законные организации, которые начнут строить центры распространения, рекламировать наркотики и т. д., и ситуация только усугубится.
Для того чтобы полностью разрушить этот бизнес, Рикардо Салинас Плиего
[4] считает целесообразным начать распространять наркотики через больницы, подобно тому как в целях предотвращения СПИДа распространяются презервативы и одноразовые иглы для инъекций. Он также предлагает начать масштабную кампанию по информированию населения о вреде наркотиков и открыть сеть бесплатных клиник для лечения наркозависимости.
Это хорошая идея. Если ее воплотить, больше не будет бизнеса по торговле наркотиками. Нет меда — нет мух.
Однако есть подвох. Все эти меры нужно воплощать в США. По эту сторону границы, в Мексике, это не поможет, потому что торговля фактически ведется в США, а не в Мексике.
Если бы мексиканское правительство спросило моего совета, я бы сказал так: «Оставьте наркокартели в покое. Это не ваша проблема, а проблема США. Вам нужно сфокусироваться на вашей проблеме — на похищениях. Договоритесь с картелями, чтобы они согласились мирно разделить между собой территории и прекратить вооруженную борьбу и помогли бы правительству остановить волну похищений, а в обмен правительство закроет глаза на существование картелей».
Что касается американцев, то им я бы посоветовал прислушаться к предложениям Салинаса Плиего. Его идеи заслуживают внимания. Наркотики не законодательная проблема, а проблема здравоохранения и образования. Судебное преследование наркоманов не препятствует распространению наркотиков. Наркоманы — больные люди. Судебное преследование приводит лишь к тому, что цены на наркотики повышаются, и людям с зависимостью приходится идти на все более радикальные меры, чтобы позволить себе наркотики. Доходы наркоторговцев растут, а это привлекает все более крупных, сильных и бессовестных игроков.
Преследование наркоманов не ослабляет индустрию наркоторговли, а делает ее сильнее.
Последуют ли США этому совету? Сомневаюсь.
А между тем погибают мексиканцы.
Культура страха
[5]
Уже не раз я писал о том, что одной из характеристик российской управленческой культуры является страх.
Возьмем, к примеру, господина А., начальника отдела Б. На собраниях отдела выступает только господин А. Остальные сотрудники слушают. Если им дают слово, они никогда не скажут ничего такого, что можно было бы воспринять как критику авторитета А. В то же время, когда господин А. встречается с начальством, он ведет себя так же тихо, как сотрудники ведут себя на заседаниях его отдела.
Как следствие — крайне мало информации передается по иерархической структуре снизу вверх.
Голова отделена от туловища.
Голова рисует себе, что там происходит внизу, но точно не знает, и никакое хождение по отделам здесь не поможет.
(Я изо всех сил стремлюсь изменить такое положение дел и внедрить жесткие правила ведения дискуссии по Адизесу
[6]. Стараюсь модерировать доминирующую роль господина А. на совещаниях, чтобы создать безопасную обстановку, в которой остальные сотрудники захотят принять участие в обсуждении. И вижу результат: сотрудники начинают более свободно делиться мнениями.)
Но я заметил и другой феномен.
Первого мая более миллиона человек вышли на парад на Красной площади в Москве в честь Дня труда. Они маршировали с такими лозунгами, как «Долой коррупцию», «Даешь повышение зарплат», «Наша сила в единстве» и т. д. Люди шли с воздушными шариками и цветами, и впервые за мои приезды в Россию я увидел в толпе людей, играющих на баянах. Настроение было очень праздничное.
В течение двух часов я наблюдал за парадом. Мне никто ни разу не улыбнулся, не встретился со мной взглядом. Ни один человек со мной не поздоровался. Заговаривая с людьми, я получал короткие односложные ответы, и никто не остановился, чтобы со мной поговорить. Они могли бы спросить, кто я, откуда, но никто не заинтересовался. И речь даже не о тех, кто непосредственно участвовал в параде, а о зрителях, которые ждали его начала более часа.
И такой феномен я наблюдал не только на параде. Люди не улыбаются. Кассир в банке сказала мне, что она попробовала улыбаться посетителям, чтобы произвести дружелюбное впечатление и как-то выделиться из толпы. Посетители чувствовали себя не в своей тарелке. Ей даже сделали замечание. Она выделялась, и потому ее чурались.
Общественные нормы определяются не этикой — они определяются статистической частотой. Если большинство не улыбаются, то это становится нормой. Если кто-то один улыбается, то это ненормально.
