Порой прямота кажется лишней. По природе своей мы склонны смягчать информацию о неприятных вещах. Мы помещаем тревожные факты между более позитивными мыслями. Именно этому я учила вас, когда речь шла о Нарциссе. Но в случае с Подозрительным это приносит вред. Такое часто происходит с психиатрами. Иногда увлеченного, уважаемого, решительного доктора вызывают в кабинет заведующего отделением после какого-нибудь происшествия. И он настолько переживает из-за необходимости сделать врачу замечание, что начинает и заканчивает беседу комплиментами. А пару предложений о неприятном инциденте втискивает в середину разговора. И выходит следующее: «Джон, я вызвал тебя, чтобы сказать, как отлично ты справляешься и как тебя ценят в отделении. Твой профессионализм просто поражает. Я не представляю нашего отделения без тебя. Слышал, что сегодня ты запустил телефоном в интерна. Уверен, это какое-то недоразумение. В общем, спасибо тебе за твою прекрасную работу».
Это очень подходит для Нарцисса, потому что позволяет сообщить неприятное известие, не вызывая гнев сотрудника. Но такая стратегия противопоказана Подозрительному. Он всегда чует подвох. Каждое ваше слово будет переосмыслено, препарировано и вывернуто наизнанку. «С чего бы ему осыпать меня комплиментами? Он это серьезно? Что на самом деле значат его слова? Только ли в отделении меня ценят? А в больнице в целом? И откуда он знает про «недоразумение»? А ему известно о том, как повел себя этот интерн? Они что, объединились против меня?» И так далее, и тому подобное.
Это именно та ситуация, когда меньше — значит лучше. Говорите минимум необходимого, но пусть каждое ваше слово имеет четкий, ясный смысл. Не растекайтесь мысью по древу. Краткие утверждения — простые объяснения. «Элвин, твое высказывание по поводу демократов нас напугало. Нам крайне неприятно дальше работать с тобой». Все, точка.
В конце концов, высказываясь строго, но без осуждения, вы способствуете укреплению доверия. Попробуйте убедить Подозрительного, что никто не настроен против него. Любой конфликт с сотрудником, одержимым теориями заговора, при отсутствии должного доверия может привести лишь к усилению отчуждения, дезорганизации и паранойи. Суть в том, чтобы быть откровенным, но не давать повода для конфронтаций. Вместо того чтобы спорить с их убеждениями, четко обозначайте свои. Можно согласиться с утверждениями Подозрительного, но одновременно предложить другой вариант развития событий. Доказать, что остальные сотрудники не испытывают к Подозрительному ненависти, трудно. Но можно постараться объяснить, что комментарии скорее были связаны с обстановкой в коллективе и не относились конкретно к нему. Для Подозрительного даже комплименты (особенно чрезмерная похвала) — это часть хитроумной схемы, направленной против него. Ему может казаться ненормальным, когда кто-то ведет себя дружелюбно, ведь во враждебном мире такое поведение почти всегда обманчиво. По тем же причинам Подозрительные обычно отвергают помощь, видя в ней скрытую опасность.
И хотя я считаю, что наше общение всегда должно быть четким и искренним, именно в отношении Подозрительных это особенно важно. Даже когда поведение их становится угрожающим и порождает серьезные проблемы, все равно нужно объяснять, откуда берется непонимание.
У меня есть неоспоримое преимущество, когда дело касается Подозрительных: я много лет проработала в психиатрической клинике с больными, страдающими параноидной шизофренией. Поэтому со знанием дела подчеркну важность прямого, ясного общения. В случаях с тяжелыми больными я наблюдала положительные изменения, напрямую связанные с таким общением, даже при бесконечном обсуждении одних и тех же вопросов. Особенно остро я почувствовала это, наблюдая одного молодого человека — как в больнице, так и за ее пределами. У него была навязчивая идея, что за ним следит ФБР. Он послушно следовал всем советам врача и держался довольно стабильно. У него был узкий круг друзей и спокойная работа в ателье. Одержимость идеей слежки была всепоглощающей, но благодаря терапии и лекарствам оставалась преимущественно у него в голове и не осложняла ему жизнь. И, хотя он был убежден, что ФБР прослушивает все его разговоры, он мог даже посмеяться над моими утверждениями, что это лишь симптом болезни.
Внезапно его стабильность была нарушена реальностью. То ли новости о террористических атаках, то ли очередные шпионские истории воскресили мысли о заговорах. Это его подкосило. Вследствие острой реакции на подобные новости он полностью уходил в себя, раскручивая свою паранойю. В такие моменты ему требовалась госпитализация и усиленный контроль, пока он не возвращался к нормальному состоянию.
Представьте, как он себя чувствовал. Ведь даже в периоды относительного здоровья он не доверял никому. Его состояние резко ухудшилось. Меня он начал подозревать в том, что я хочу упрятать его в клинику и тестировать на нем лекарства. Обвинял, что я беру у него анализы крови. Получается, я тоже часть заговора и собираюсь использовать его для коварных экспериментов? Или, может, вместо забора крови я тайком вводила ему что-то опасное? Хотела отравить неизвестными таблетками? В конце концов он заявил, что, видимо, я никогда не выпущу его на волю. Настоящий терроризм.
Помню, мы стояли с ним у кабинета психиатра. Я наблюдала, как этот довольно здоровый на вид парень бесконечно спорил сам с собой, стоит ли мне доверять и идти со мной. Его глаза сужались от злости и недоверия. А потом он вдруг менялся до неузнаваемости, вспоминая наши беседы и то, что я никогда его не подводила. И все это время я повторяла: «Это болезнь, она порождает подозрения и вредные мысли. Я знаю, каково тебе, и мы оба хотим, чтобы стало лучше. Я устрою тебя в свое отделение, буду навещать каждый день. Сделаем необходимые анализы, чтобы убедиться, что физически ты здоров. И я назначу таблетки, если мы оба решим, что в них есть необходимость. Как только тебе станет лучше и ты почувствуешь себя спокойным, можешь отправляться домой. Это все, что мы здесь делаем, и ничего другого». На все обвинения, будто я заодно со злоумышленниками, я просила вспомнить наши прошлые отношения и годы, которые мы провели с ним. В разгар своего отчаяния он все же поверил мне и очень скоро пошел на поправку.
Суть в том, что, будучи откровенным, вы имеете гораздо больше шансов поладить с Подозрительными — как я со своими пациентами. Отношения с такими людьми похожи на прогулку по канату над аквариумом с акулами. Но терпение и настойчивость принесут плоды.
Обращение к специалисту может помочь получить согласие сотрудника на лечение, что в свою очередь уменьшит враждебность, сбалансирует самооценку. Самоконтроль улучшит социальные навыки и даст возможность вписаться в реальность. Необходимость в лекарствах возникает тогда, когда человек испытывает депрессию или чрезмерную тревожность. Если сотрудник начинает жаловаться на плохое отношение, то пора вмешиваться. Тут вы можете представить все как помощь в преодолении стресса. И естественно, из-за тотального недоверия Подозрительному трудно осознать пользу от обращения к специалисту.
Крайне важно также убедиться, что сотрудник не имеет намерения мстить коллегам за плохое к нему отношение111. К подобным заявлениям надо относиться со всей серьезностью. Их стоит незамедлительно доводить до сведения психиатра или юридического отдела, чтобы предотвратить риск применения насилия. Поверьте, тому, кто угрожает расправой, вы точно не захотите помогать. Риск слишком велик. И помните, что за подобные инциденты компания тоже несет ответственность.
