Оленикофф подал свой абсурдный иск в федеральный суд в Калифорнии в сентябре 2008 года. Изначальная версия жалобы корректировалась три раза, при этом каждая новая версия вновь подавалась в федеральный суд. Более поздние показания подтвердили, что Оленикофф и его советники делились текстом каждой из этих жалоб с Даунингом, который тщательно их изучал и комментировал перед передачей в федеральный суд. Иными словами, федеральный прокурор из Вашингтона сотрудничал с частным лицом при подготовке и подаче ничем не обоснованного иска.
Каждая из этих четырех жалоб содержала абсолютно ложные заявления относительно министерства юстиции. В них министерство юстиции представало лидером расследования против UBS, имеющим право лишить меня награды от налоговой службы. «К 2005 году налоговая служба и министерство юстиции обратились к ответчику, UBS AG, с просьбой рассказать о применявшейся им схеме», — гласила первая жалоба. Ложь! Ни налоговая служба, ни министерство юстиции не связывались с UBS в 2005 году. Лишь в 2007 году я сам обратился и к налоговой службе, и к министерству юстиции с рассказом об UBS. До того как я пришел в министерство юстиции в 2007 году и рассказал им о том, что происходит в UBS, Даунинг не знал, как пишется это название.
Во втором варианте жалобы утверждалось, что «около 2004 года с Биркенфельдом связались представители министерства юстиции США, расследовавшие действия UBS AG…». Это тоже было наглой ложью, которая повторялась в последующих вариантах жалоб. Министерство юстиции не имело никакого представления о происходящем вплоть до 2007 года, когда я добровольно обратился к его сотрудникам и вручил им ключи от королевства. Четвертый вариант жалобы был подан адвокатами Оленикоффа на следующий рабочий день после оглашения моего приговора.
Даунинг изучал эти жалобы еще до передачи в суд, и каждое из обвинений, в котором упоминалось министерство юстиции, было ложным. Мы не знаем, какую роль сыграл Даунинг в формировании этих фальшивок, но у нас нет никаких данных о том, что Даунинг когда-либо предупреждал федеральный суд о фальшивой природе обвинений.
Различные свидетели делились противоречившими друг другу и порой бессмысленными версиями того, почему Кевин Даунинг вообще рассматривал эти ложные жалобы перед их передачей в суд. Одна из адвокатов Оленикоффа, Мариса Поулос, показала под присягой, что жалобы были отправлены Даунингу только для того, чтобы он проверил, не нарушают ли они условий соглашения, заключенного правительством с Оленикоффым. Однако Даунинг не был уполномочен надзирать за поведением Оленикоффа. Более того, он даже не был вовлечен в его дело как прокурор. Придумай что-нибудь еще, Мариса!
Еще одна из штатных адвокатесс Оленикоффа, работавшая на него долгие годы, Джули Олт, дала на тот же вопрос совершенно иной ответ. Она показала (также под присягой), что гражданские жалобы были отправлены Даунингу, чтобы убедиться в том, что «они его устраивают». Позднее федеральный суд подверг Поулос и Олт наказанию за их поведение в рамках разбирательства.
Я уверен, что у Даунинга не было никаких правовых оснований изучать материалы этого ни на чем не основанного иска. Это можно считать забавным совпадением, но уже через месяц после того, как судья в Калифорнии решительно отказал в рассмотрении иска, Даунинг подал в отставку с поста прокурора, покинул министерство через заднюю дверь и осел в частной юридической фирме в Вашингтоне. Его работа в министерстве была окончена. Пришло время двигаться дальше.
В 2014 году один из партнеров Даунинга по юридической компании открыто признал: «Он [Даунинг] искренне ненавидит этого парня [Биркенфельда]». Я знал это с самого начала, но хорошо, что болтливый коллега Даунинга подтвердил мои догадки. Поэтому я обращаюсь к тем людям, которые искренне верят в то, что Даунинг и министерство юстиции руководствовались соображениями справедливости — думайте лучше. Свидетельства говорят об обратном.
Я всегда любил своего брата, однако его помощь в этом деле была поистине безграничной. Когда рассмотрение иска завершилось, я пролил несколько слез радости в тюремном сортире, а затем вернулся к мытью полов.
Кстати, это была моя основная работа в тюрьме. Я стал настоящим экспертом по линолеуму. Я мыл полы в корпусах со средним и минимальным уровнями безопасности и даже убирал кабинет начальника тюрьмы. Он был не таким уж плохим человеком, только глупым как пробка. Половину времени его не было в кабинете. Все, что я находил в его мусорном ведре, я жадно читал в комнатке уборщиков. Парни в моем корпусе всегда удивлялись, откуда я знаю, что их ждет на следующей неделе. Я просто улыбался и говорил:
— Ребята, это все инстинкты!
Они не знали, что я — их секретный агент.
Я вовсю развлекался за счет правительства. Мое первое публичное выступление прошло во время уборки полов у главного входа в тюрьму в корпусе среднего режима, где я выступил на импровизированной пресс-конференции сразу после приезда. Впоследствии, когда в тюрьму прибывали новые заключенные, часто в сопровождении плачущих родных, громилы-тюремщики заставляли их чувствовать себя как рабов, попавших на плантации на Юге. Я же, со своей стороны, считал своим долгом хоть немного разряжать напряженность.
— Добро пожаловать на Курорт, брат! — говорил я с широкой счастливой улыбкой, а затем обращался к их семьям. — Ребята, не беспокойтесь о нем. Тут не так уж плохо!
Тюремщикам это не нравилось, и мне приказывали заткнуться.
— А что вы мне сделаете? — говорил я. — Дадите еще три года за хорошее отношение к людям?
Конечно, они могли вновь запихнуть меня в одиночку, но, честно говоря, я их изрядно пугал. Все они знали, кто я такой, и часто, проходя мимо них, я слышал, как они бормочут друг другу:
— Это тот банкир, который проводил пресс-конференцию у нашего входа.
За месяц до того, как я сел в тюрьму, программа «60 минут» показала длинный репортаж о моем деле. Стив Крофт взял у меня интервью в гостинице «Бостон Харбор». Он сделал все, чтобы после монтажа сюжета я показался настоящим ублюдком, но зрители поняли, как обошлось со мной министерство юстиции. После этого многие СМИ жаждали услышать мою историю из первых уст.
Примерно каждые три недели в Скулкилле появлялись то телевизионщики из CNBC или швейцарского телевидения, то журналисты из Financial Times или Wall Street Journal, и брали у меня интервью в комнате для свиданий. Охранники жутко боялись, что я расскажу о них что-нибудь плохое, поэтому у них существовало негласное правило «руки прочь от Биркенфельда». К тому же мои адвокаты продолжали давить на различные правительственные учреждения, которым я помог разобраться со всем этим швейцарским банковским мошенничеством.
Стив Кон из Национального центра помощи информаторам был настоящим экспертом, когда дело касалось требований о право судии, и не ленился регулярно выражать свой гнев. Я не знаю в точности, сколько писем написали они с Дином, но я думаю, что пачка этих посланий будет потолще налогового кодекса (документ 7). В какой-то момент меня вызвали в офис тюремного инспектора.
