Однажды они заарканили самого тархана
[46] – военачальника из высшей хазарской знати. Позже его выкупил престарелый каган хазар Ашина-Хушело-Шад, но опозоренный тархан на всю оставшуюся жизнь запомнил, как с ним обращались боевые подруги русов. Лучше бы он был убит…
Мишенями служили древесные пни, расположенные на некотором отдалении друг от друга. Они были окорены и стесаны с одной стороны.
Упражнения начали с самого ближнего пня. Волчило хотел присмотреться к мальчикам. Ведь важным был не только сам выстрел, но и подготовка к нему: настолько сноровисто и быстро юный лучник накладывает стрелу на тетиву, где держит запас стрел (они должны быть под рукой), как он целится – уверенно или с дрожью в коленках, и наконец, как быстро отрок выпускает три стрелы, ведь от этого нередко зависела жизнь воя. Что касается меткости, то в этом вопросе Волчило был снисходительным; хорошими стрелками не рождаются, просто нужно упражняться в стрельбе побольше, и все сладится.
Сокол выпустил свои три стрелы, практически не целясь. Для него первая мишень не представляла никаких затруднений. Глядя на него, Фаст сделал то же самое. Он тоже был превосходным стрелком, Сокол сразу это отметил.
После памятной стычки на берегу Днепра сын хакана больше не задирал Сокола, а присматривался к нему с некоторым удивлением. А как не удивляться, если полянин, играясь, расправился с четырьмя старшими отроками, которые были сильнее его.
Но особенно памятным для Фаста стал день, когда Волчило наказал воспитанникам взять в руки не учебные, а боевые мечи. Уверенный в своем превосходстве над остальными товарищами, сын хакана продемонстрировал всем свой великолепный меч-махайру, который изготовили кузнецы ромеев. Его рукоять была богато отделана золотом и драгоценными каменьями, а на клинке искрился сложный узор, что говорило о большой стоимости оружия. Все отроки глазели на махайру с восхищением, лишь Сокол скептически улыбнулся. Этим кривым мечом ромеев в основном можно было наносить только рубящие удары, и в ближнем бою он был практически бесполезен. Лезвие махайры было заточено с лицевой стороны, а тыльную сторону кузнецы-оружейники сделали с утолщением – для повышения прочности. При длине в полтора локтя меч ромеев сохранял удивительную гибкость.
Соколу было известно, что у махайры мог быть только один, постоянный хозяин. Продавать махайру или обменивать считалось святотатством. Оружие павшего в бою обычно передавалось близкому другу убитого или его родным. Похоже, меч Фаста (а он явно был старинной работы) достался ему от какого-то родича, возможно, деда.
Свой меч Сокол до этого дня никому не показывал. Он был завернут в холстину, и лежал у изголовья его постели. Никому из товарищей Сокола даже в голову не пришло поинтересоваться, что хранится в свертке, а тем более – без спроса рассмотреть оружие. Это было, во-первых, неприлично, а во-вторых, просто невозможно, так как этим поступком чересчур любопытный мог стать лютым врагом Сокола, что предполагало немедленное выяснение отношений, которое нередко заканчивалось смертельным поединком.
Соколу довелось присутствовать при таком разбирательстве. Уж по какой причине сцепились два отрока, так и осталось тайной. Но один из них нашел свое упокоение в глубоком омуте, а второй долго залечивал рану, тая ее от наставников.
У Сокола неожиданно появился друг – древлянин Добран. Это был немногословный, стеснительный отрок. Но силушку он имел немереную.
Видимо, Добран почувствовал в Соколе родственную душу (полянин тоже был замкнутым и малообщительным) и проникся к нему доверием. В один из вечеров Добран робко попросил Сокола стать ему побратимом в предстоящем поединке с воспитанником на три года старше его. Для Сокола в крепостце все было внове, а уж насчет поединков не на жизнь, а насмерть, да еще тайных, – чтобы не узнали наставники, он понятия не имел. Тем не менее свое согласие он дал, и в лунную ночь на берегу Днепра, у тихой заводи на песчаной косе, разыгралась настоящая трагедия.
Обидчик Добрана был уличанин. Какого рода он нанес обиду Добрану, Сокол так и не узнал. Но это было что-то из ряда вон выходящее, ежели потребовалась кровная месть, пусть и облаченная в благопристойные одежды поединка под надзором временных побратимов.
Уличанин сильно прогадал, с высоты своего статуса связавшись с Добраном. Древляне были воинственным и многочисленным племенем, в котором процветали грубые нравы. Они даже русов ни во что не ставили, а своих отроков отправляли к ним на обучение только по доброй воле. Ведь лучше воина-руса во всем подлунном мире нельзя было сыскать, все это знали.
Кряжистый Добран расправился с уличанином в два счета, несмотря на довольно серьезное ранение. Казалось, он был нечувствителен к боли. Возвышаясь над поверженным обидчиком, Добран взвыл, как волк, подняв голову к полной луне, которая сияла, словно золотой византийский солид, а затем бестрепетной рукой перерезал своему противнику горло.
Часть ночи ушла на то, чтобы замаскировать следы поединка и спрятать труп уличанина в глубине днепровских вод, а остальное время – до самого рассвета – два временных побратима поединщиков (Добран вернулся в крепостцу сразу же, тайным путем, который был хорошо известен всем воспитанникам) просидели на берегу, справляя по убиенному тризну.
Об этом Добран и уличанин позаботились заранее, приготовив страву, – поминальную пищу: жареного зайца, горшочек каши, яблоки, хлеб и медовуху. Ведь кто-то из кровников обязательно должен был отправиться в Ирий. А без обряда поминок, пусть и неполноценных, не по исстари заведенному канону, это было просто невозможно.
Уличанина, конечно же, искали, но недолго. Кто-то нашел его одежду на берегу реки и на том все успокоились. Дело обычное: отрок пошел купаться в неурочное время и угодил в водоворот, из которого так и не выбрался…
Сокол неторопливо развернул свой сверток, обнажил меч и быстрым движением поднял его к небу. Отроки невольно ахнули.
Произведение кузнеца Будивоя сверкнуло под неяркими солнечными лучами, словно черная молния. Волчило лишь крякнул, однако ничего не сказал. Тем не менее в пару с Фастом Сокола не поставил, хотя сын хакана и горел желанием примерно наказать своего обидчика, ведь он считал, что владеет махайрой в совершенстве. Но Волчило точно знал, что от колющего удара меча полянина Фасту не спастись…
– А теперь бейте по самому дальнему пню! – наказал Волчило.
Некоторые отроки смутились; уж больно цель была мала, да и расстояние показалось весьма приличным. Не всякий лук мог добросить туда стрелу. Но делать было нечего, и тетивы снова загудели.
