Но в 718 году Каулан аль-Ягуди поднял восстание одного из берберских племен против испанского наместника Альгорра. В армии Каулана сражались и евреи. Но восстание было подавлено, и евреи были сильно наказаны за свое участие в нем. С той поры к евреям в Кордове начали относиться настороженно. Что не могло не волновать ибн Абитура. Никто не мог дать гарантии, что при следующем эмире на евреев не начнутся гонения. И к этому нужно быть готовым. Возможно, именно Хазария станет для иудеев «землей обетованной»…
Иегуда ибн Абитур принял решение. Его влажный мечтательный взгляд вдруг стал жестким, большие глаза сверкнули черной хорасанской сталью, и он спросил:
– Где сейчас находится Моше ибн Сахл?
Секретарь с пониманием улыбнулся и ответил:
– Скорее всего, за стенами. В квартале мосарабов.
Иегуда ибн Абитур недовольно поморщился. Моше ибн Сахл был лучшим из его разведчиков. Он знал несколько языков и был очень изворотлив. Чаще всего ибн Сахл выдавал себя за купца и, нужно сказать, понимал толк в торговле. Мог он представиться и уважаемым раввином, когда того требовали обстоятельства – Тору он знал едва не наизусть. Единственным его недостатком было пристрастие к вину, которое имелись в изобилии лишь в кварталах мосарабов – христиан.
Многие мосарабы, несмотря на приверженность христианству, переняли восточную атрибутику, жизненный колорит, владели арабским языком, хотя родным для большинства из них по-прежнему оставался мосарабский язык. Свой язык сами мосарабы называли просто «латинским». Обычно они селились в особых кварталах, чаще всего за стенами Кордовы, однако в повседневной жизни поддерживали постоянный контакт с мусульманами.
В Кордове существовал специальный чиновник – дефенсор, который представлял христиан и защищал их интересы при дворе эмира. В маленьких селениях имелись судьи, избиравшиеся самими мосарабами.
Судья первой инстанции, ведавший разбором тяжб между христианами, назывался «цензором». Судьей второй инстанции был «граф». При этом мосарабы в течение долгого времени применяли свой кодекс законов – «Фуэро Хузго». Но все дела, наказываемые смертной казнью, в частности, преступления против ислама, рассматривали судьи-мусульмане.
– Приведи его ко мне. Только не во дворец!
– Значит, в синагогу…
– Именно так. Только если Моше пьян, как свинья, пусть его окунут в ледяную воду. Мне нужно, чтобы он хорошо соображал.
– Будет исполнено, господин…
Секретарь удалился с низким поклоном. А Иегуда ибн Абитур снова погрузился в размышления. Они были наполнены печалью и грустью.
Находясь на вершине успеха, имея большое влияние на эмира, он не мог не испытывать горечи, ибо был одинок. Его положение целиком зависело от воли Абд ар-Рахмана II. А тот, опасаясь гнева своих единоверцев, не давал своему личному врачу и советнику вполне заслуженного им официального поста везира
[62], хотя Иегуда ибн Абитур занимался в эмирате не только разведкой, но и дипломатическими делами из-за своего знания многих языков.
Нередко он и сам ездил в другие страны с поручениями разного характера. И всегда справлялся с порученным ему делом с блеском, за что эмир его очень ценил. Но все это было не то.
Иегуда ибн Абитур хотел быть не просто придворным врачом и тайным советником эмира, он мечтал получить соответствующий его способностям статус при дворе, чтобы иметь возможность защищать единоверцев не только в Кордовском эмирате, но и за его пределами.
Глава 10. Хельга
Сокол сосредоточенно зачищал внутреннюю поверхность большой морской лодьи. Широкой стамеской с округлым лезвием он аккуратно снимал тонкий обугленный слой, который образовался после того, как мастера выжгли сердцевину толстенной осины. Ему как уже бывалому мечнику русов можно было и не заниматься черной работой, для этого хватало рабов. Но любознательный по своей природе полянин хотел докопаться до самой сути изготовления морских лодок, слава о которых гремела не только в море Майотис
[63], но и по всему огромному Чермному морю, и даже за его пределами.
При значительной вместительности (в морских лодьях помещалось до шестидесяти воев), суда русов были настолько легки, что их свободно переносили на плечах. Вместе с тем они были достаточно устойчивы для того, чтобы совершать длительное морское плавание, и очень подвижны, что являлось главным их преимуществом перед неповоротливыми византийскими кораблями.
Изготовление лодьи требовало большого умения и значительной затраты времени. Сначала в выбранной осине, которая еще была на корню, делали посредством вбитых клиньев трещину, соответствующую намеченной длине челна. Спустя некоторое время трещину осторожно расширяли при помощи распорок. Эти подготовительные действия занимали от двух до пяти лет. Когда трещина принимала нужную форму, дерево срубалось. Лишнюю древесину выжигали или вырубали, затем внутрь колоды наливали воду и оставляли ее там на неделю.
Вылив воду, колоду распаривали на огне, чтобы сделать сырое дерево достаточно мягким и гибким. После этого распорками придавали окончательную форму внутренности челна, а снаружи обтесывали его топорами. Чтобы увеличить грузоподъемность судна и сделать более устойчивым и мореходным, к его корпусу пришивались доски, плотно пригнанные одна к другой. Такую лодью называли «набойной». Морская лодья отличалась от «набойной» лишь большими размерами и наличием мачты с широким парусом, необходимым для дальних морских путешествий.
Лодьи были приспособлены как для речного, так и для морского плавания. Они мелко сидели в воде и в то же время обладали устойчивостью на высокой морской волне. Лодьи русов были плоскодонными, потому как, прежде чем достигнуть моря, необходимо было проплыть значительное расстояние по рекам, нередко мелководным.
Сокол занялся несвойственным воям делом не только по причине любознательности. Его снедало огромное волнение, и он таким способом хотел успокоиться. Еще бы не волноваться – вскоре предстоял большой морской поход, где ему предстояло возглавить отряд «младшей» дружины!
Теперь его уже звали не Сокол, а Рерик
[64]. Так пожелал сам хакан русов Руяр. Это случилось после того, как Сокол спас ему жизнь во время охоты на тура. Огромный зверь подмял Руяра под себя и уже готов был потоптаться на нем своими острыми копытами, но тут запела длинная и толстая стрела Сокола, выпущенная из большого мощного лука, и широкий лепесток зазубренного наконечника пронзил сердце тура, да так удачно, что повелитель лесных дебрей, толстую лохматую шкуру которого трудно было пробить даже рогатиной, свалился на землю, как подкошенный.
