Руяру здорово повезло: во-первых, потому, что на место его схватки со зверем первым подоспел Сокол, во-вторых, из-за того, что хакан по какому-то наитию решил перед охотой облачиться в кольчужную рубаху (это было для него несвойственно), а в-третьих, что тяжеленная туша тура рухнула рядом с ним. Иначе зверь просто раздавил бы его. Конечно, тур все-таки немного помял хакана, но это были мелочи по сравнению с тем, что могло случиться.
Правитель русов, конечно же, знал, кто такой Сокол, – после пленения князя угров Алмуша юный воин приобрел большую известность. Но таких молодцов в дружине хакана было не счесть, поэтому Руяр даже не стал с ним встречаться, лишь отметил его удачу посылкой в дар довольно неплохого панциря, чем Сокол и довольствовался с большой радостью, ведь защитное снаряжение стоило очень дорого и юные вои обычно добывали броню для себя в боях.
В день спасения Руяра от разъяренного тура и состоялось наречение Сокола. По этому случаю хакан затеял пир, на который собралась лишь «старшая» дружина – закаленные в боях мужи.
А когда торжество было в самом разгаре, пригласили и Сокола. Все уже знали о его подвиге, – поразить тура, да так метко, мог только великий стрелок, незаурядный воин, – поэтому появление юного витязя было встречено одобрительным ревом луженых глоток и звоном скрещенных мечей, которые образовали коридор. По нему смущенный до крайности Сокол и приблизился к «трону» Руяра – толстому пню, покрытому медвежьей шкурой.
– Садись рядом со мной! – приказал Руяр.
Он положил на большую деревянную миску самый аппетитный кусок турьего мяса для юноши и кликнул виночерпия:
– Вина! В заговоренную чашу!
Сокол даже поперхнулся, когда виночерпий поставил перед ним золотой византийский кубок, доверху наполненный пряным византийским вином, сдобренным анисом и розой. Оно было очень редким, притом цены неимоверной, юноша это знал и от этого совсем потерял голову – с какой стати хакан так расщедрился?!
– Братья! – возвысил Руяр свой громоподобный голос. – Сегодня мы принимаем в наш круг нового воя, которому я обязан жизнью. Это редкий случай, когда кто-либо из «младшей» дружины вливается в «старшую», не пройдя испытание горнилом многих сражений. Но сей юный полянин достоин называться русом! Он уже совершил несколько подвигов, поэтому все мы сочтем за честь, когда он станет в наши ряды. Я уверен, что он не посрамит нашего доверия. Если кто-нибудь против моего решения, пусть возвысит свой голос. А ежели все согласны, то – агой! Агой! Перун! Перун!
– Перун! Перун! Агой! – грянул боевой клич русов, которые начали самозабвенно стучать мечами о щиты; с оружием они не расставались никогда, даже на мирных пирах.
– Пей! – приказал Руяр юноше. – Испей живительную влагу ромеев до дна, не оставь врагам ни капли!
Под страшный грохот железа Сокол осушил кубок одним духом, с ужасом понимая, что быстро опьянеет. Ведь ему еще не приходилось употреблять крепкие напитки в таком количестве. А сладкое византийское вино отличалось не только крепостью, но и коварством. Пилось оно легко, с приятностью, от него становилось весело, человек начинал нести совершеннейшую чепуху с блаженной улыбкой, но вот встать и пройтись несколько шагов становилось для него серьезной проблемой.
– Сокол! – снова грянул басище Руяра. – В «старшей» дружине принято нарекать воев прозвищами, дабы иноземные колдуны не могли сотворить зло, пользуясь именами, которые мы получаем при рождении. Отныне ты Рерик!
– Рерик! Рерик! – снова взревели дружинники.
Сокол-Рерик уже мало что соображал. Он жадно набросился на свой кусок жаркого, чтобы не быстро опьянеть, но хмель все равно взял свое, и вскоре он самозабвенно орал песни вместе со зрелыми мужами, распугивая лесное зверье, которое поторопилось покинуть дубраву, где пировали русы.
Только сороки возмущались гвалтом, который разрушил благостную тишину лесного раздолья. Их стрекот разносился по дубраве едва не дальше песнопений русов…
С того времени Сокол-Рерик вошел в ближний круг хакана Руяра. Ему, конечно же, завидовали, особенно Фаст, но, будучи побратимом, он старался давить в себе нехорошие чувства. Да и что он мог поделать, если Сокол-Рерик превзошел его по всем статьям. Полянин стал шире в плечах, на его руках бугрились железные мышцы, а со своим мечом он управлялся так ловко, что даже зрелые вои перед ним пасовали, не говоря уже про одногодков.
Сокол-Рерик удостоился высокой чести ходить в походы с самим Руяром. Лишь несколько позже юноша смекнул, что хакан присматривается к нему, оценивает, не поторопился ли он с принятием полянина в «старшую» дружину.
Раззадоренный высоким доверием, Сокол-Рерик дрался как настоящий берсерк
[65]. Только при этом он не лез напролом, а применял свои колдовские познания. Юноша, который стал могучим витязем, косил своим чудо-мечом врагов, словно косой, чему сильно дивились видавшие виды мужи из личной охраны хакана. А среди них были лучшие рубаки русов.
Наконец Руяр решил испытать Сокола-Рерика в серьезном деле, которое было не под силу русам уже много лет. Юные воспитанники Волчилы были гораздо сильнее прежних выпусков школы боевого мастерства. Отменной воинской выучкой отличались не только Сокол, Фаст и Добран, но и многие другие юноши. Их набеги на хазар, булгар и угров были дерзкими, неожиданными. Они всегда возвращались с богатой добычей, при этом никого не потеряв из своего состава.
Волхвы русов единогласно решили, что юнцам помогает сам Перун. Поэтому хакан, с общего одобрения старейшин, решил рискнуть – отправить их в настоящий ад, откуда не смогли выбраться несколько отрядов, состоящих из мужей «старшей» дружины. А командовать «младшей» дружиной должен был Рерик…
Покончив со своим делом, – эта лодья должна была стать головным кораблем его флотилии, поэтому Сокол-Рерик старался отделать ее наилучшим образом, – юноша поторопился в конюшню. Там у него образовался новый приятель – старый конюх, бывший раб по имени Язы
[66].
Он был из племени печенегов, которые знали толк в лошадях. Язы прижился у русов и не хотел ни под каким видом возвращаться в родные края, хотя за верную службу хакан давно дал ему вольную.
Но Язы обзавелся семьей, поменял веру и занимался любимым делом – растил боевых коней для дружины хакана. Он был худой, как пересохшая рыба-тарань, и темен лицом, что полностью оправдывало его имя. Завидев Рерика, конюх открыл свой щербатый рот в поистине лошадиной улыбке – зубы у него были крупными, редкими и желтыми.
– Ай, Тиван, хорошо-то как, что посетил старика! – воскликнул он, кланяясь. – До меня дошли слухи, что ты теперь не просто гридин
[67], а воевода! Это правда?
