Стены, возвышавшиеся над землей, присыпали вынутым из ямы грунтом, так что снаружи жилище напоминало невысокий, поросший травой холм. Земляная засыпка помогала удерживать в полуземлянке тепло, не пропускала воду и предохраняла от пожаров. Пол в полуземлянке сделали из хорошо утрамбованной глины. Он всегда был застелен: зимой – соломой или сеном, летом – душистыми травами.
Печь соорудили в дальнем от входа углу. Она была добротной – каменной. Сверху печи по желанию Чтибора мастера устроили глиняную жаровню, похожую на громадную сковородку. На жаровне старый кобник стряпал еду, – какую-нибудь похлебку или жаркое – но обычно там готовились различные целебные настои. Вдоль стен жилища плотники сколотили две дощатые лежанки, остальное место занимали лавки, прикрытые звериными шкурами, – для гостей.
Жилище получилось во всех отношениях превосходным. Но много неудобств доставляла сажа, сначала оседавшая на стенах и потолке, а затем падавшая оттуда большими хлопьями. Пришлось над лежанками и лавками устроить широкие полки. На них-то и сыпалась сажа, которую обычно убирал Сокол.
Но сажа – это еще полбеды. А вот дым был настоящей бедой. Приходилось терпеть эту напасть, иначе в холодные зимние ночи нельзя было согреться даже под одеялом из барсучьих шкур.
Полуземлянку Чтибор построил не от хорошей жизни. При живых родителях Сокола у них была новая красивая изба; в таких жили только волхвы и старейшины, к которым принадлежал и старый кобник. Ее сделали очень высокой – около восьми локтей от пола до крыши. Дым в ней поднимался под самый потолок, а внизу воздух оставался мало задымленным. Главным было хорошо протопить жилище к ночи. Толстая земляная засыпка не давала теплу уйти через крышу, а верхняя часть сруба хорошо прогревалась за день. Поэтому просторные полати для всей семьи были устроены высоко. Днем, когда топилась печь, дым клубился под потолком, поэтому на полатях никого не было; жизнь шла внизу, куда постоянно поступал свежий воздух с улицы. А вечером, когда дым выходил, полати оказывались самым теплым и удобным местом.
Жилище это пришлось оставить, о чем Сокол жалел не раз. Чтибор почему-то решил, что в нем поселилась Навь. А значит, живым там не место. Он вообще хотел сжечь избу, но глава рода запретил. Теперь в родительской избе находилась большая семья беженцев-полян. Их небольшой выселок на противоположном берегу Днепра разорили какие-то пришлые люди, а сами они спаслись чудом. Если таковым можно считать лодку, на которой они переплыли реку, – глава семьи был потомственным рыбаком.
Селение полян на высоком берегу Днепра было неплохо укреплено. Со стороны, обращенной к реке, его защищали высокие обрывы, а слева проходил глубокий овраг; преодолеть его обрывистые склоны было весьма сложно. А ведь еще имелась прочная ограда из вкопанных вертикально в землю толстых высоких лесин, заостренных при вершине. С внутренней стороны к ограде были приспособлены мостки, на которых во время осады неприятелем находились дружинники.
Собственно говоря, на памяти Сокола его соплеменникам пришлось отбивать внезапное нападение врага только раз. Но тогда он был слишком мал, дабы запомнить хоть что-то.
Несколько позже дедко рассказал, что на поселение напало племя Он-Огур
[11], которое появилось в низовьях Днепра совсем недавно. Разбойничьи шайки этого племени рыскали по реке в надежде поживиться хоть чем-то. Люди Он-Огур были бедны, но очень воинственны, и с ними приходилось ухо держать востро.
Сокол миновал крепкие дубовые ворота, которые охранял (если так можно сказать) самый никчемный мужчина в поселении – старый Чурило. Временами казалось, что он спал на ходу. Когда-то Чурило был добрым воином, но про таких обычно говорят, что лень родилась впереди него. Он был ленив до безобразия. Вот и сейчас дневной страж ворот дремал, прислонившись к одной из створок (ночью ворота и стены поселения охраняли дружинники). Сокол затаил дыхание и попытался проскользнуть мимо него незамеченным.
Но не тут-то было. Чурило при всем том нес свою службу вполне исправно. Приоткрыв один глаз, он заметил сумку на плече мальчика, возле которой кружили пчелы, хихикнул и спросил елейным голоском:
– Не угостишь ли старика медком, хлопчик?
Отказать Чуриле было трудно. И опасно. Иногда Сокол выходил за ворота раньше положенного времени, всучив Чуриле что-нибудь вкусное – сладкий хлебец или кусок холодного вареного мяса.
Мальчик очень любил встречать восход солнца на своей любимой горушке, откуда открывался потрясающе красивый вид на реку, которая по мере появления из-за горизонта солнечного диска становилась сначала багровой, а затем золотой. Так что ссориться с Чурилой – себе дороже.
Тяжко вздохнув, Сокол полез в сумку, отломил кусок сот и протянул его стражу ворот. Тот схватил соты неожиданно быстрым движением и, блаженно улыбаясь, засунул их в рот. И снова закрыл глаза.
«Старый трухлявый пень!» – с раздражением подумал мальчик и едва не бегом направился к жилищу Чтибора. Дедко уже стряпал обед – на сковороде скворчали два больших линя, испуская чрезвычайно аппетитный запах. У изрядно проголодавшегося Сокола даже слюнки потекли.
– Хлебушка бы… – сказал мальчик, принимаясь за еду, и безнадежно завздыхал.
Он знал, что со вчерашнего дня в доме нельзя было найти ни единой хлебной крошки, не говоря уже о сухарях. Двое суток Чтибор колдовал над каким-то настоем, который постоянно нужно было подогревать. Поэтому жаровня была занята, и они остались даже без просяных лепешек.
Старик хитро улыбнулся, снял с полки сверток, который источал невыразимо приятный хлебный запах. Оказалось, что в куске полотна была завернута свежая ржаная коврига.
– Откуда?! – удивленно спросил Сокол.
– Когда человек знает какое-нибудь ремесло, от голода он никогда не умрет, – назидательно сказал старик. – Пришлось мне с утра заняться гаданием. Сразу после твоего ухода. А куда денешься – приходила Матилада.
– О-о! – Сокол округлил глаза.
Это была самая скверная баба во всем поселении. Ее вострого языка побаивался даже сам кнез. С утра до вечера она носилась по селению, разнося разные сплетни. Переговорить ее не мог никто. Но самым скверным было то, что она постоянно досаждала Чтибору просьбами погадать: то на ее «горемычную» судьбу, то на близких или дальних родственников, а иногда ее запросы простирались и вовсе далеко – Матилада желала знать, скоро ли будет большая война и когда появятся в селении сборщики дани хазарского кагана
[12].
